Давай прогуляем пары
Шрифт:
— Помоги ему распутаться, — снисходительно улыбается мама. — Только не забывай про презервативы и венерические заболевания.
Если вам повезло иметь маму гинеколога, то вопросы полового воспитания и нежелательной беременности в вашей семье начинают обсуждать довольно рано… Первый раз она завела этот разговор, когда мне было четырнадцать. Я убежала в свою комнату, надела наушники и включила погромче музыку, чтобы не сгореть со стыда.
У нас дома, в одном из ящиков комода в прихожей, лежит огромная пачка презервативов. Иногда мама находит
— Ма! — восклицаю, оглядываясь.
Вдруг Громов уже вошел в дом и слышит это?
— Я чист и невинен, как слеза младенца. Справку могу показать, — раздается в дверях наглый голос, и меня смывает стыдом. — Надо?
— Да, я бы посмотрела… — беспечно соглашается мама.
— Прекратите… — бормочу, чувствуя, как от этой беседы у меня начинают гореть уши и хочется вмиг испариться.
А еще вырвать Громову язык. Он у него как помело. Хотя в моем рту он орудовал им весьма неплохо. Все же этот орган нам еще пригодится.
Матвей сваливает в раковину несколько рыбин и останавливается рядом.
Беру нож и быстро начинаю резать зелень для салата. Орудуя лезвием так быстро, что не успеваю перестроить пальцы и…
Нож соскальзывает прямо на них.
— Ай! — отдергиваю руку, заливая петрушку кровью.
— Дай посмотреть! — просит Матвей, обеспокоенно заглядывая мне в глаза.
Отрицательно качаю головой, прижимая раненые пальцы к губам.
— У тебя руки в рыбе…
— Покажи. Я просто посмотрю, — стоит на своем Матвей.
— С папой сдружился? Врачебным навыком обзавелся? Не знала, что это передается воздушно-капельным.
Колеблюсь несколько секунд и протягиваю ему ладонь. Несколько капель алой крови падают на пол.
— Идите в ванную, я отнесла туда косметичку, в ней есть перекись и пластырь с бинтом, — говорит мама.
— Всегда с полной аптечкой путешествуешь…
— Не бубни. Обработать надо… — Матвей вскидывает на меня глаза и кивает в сторону коридора.
— Это ты виноват… — бросаюсь в Громова словами, разворачиваясь на пятках.
— Да ну? Из-за того, что ты в моем присутствии теряешься и не можешь себя контролировать? У нас это взаимно, малышка.
Несмотря на пульсирующую боль в руке, мои губы трогает улыбка, которую я прячу, кусая губы.
Мы проводим в ванной несколько минут в молчании. Громов сосредоточенно моет руки, я стою рядом, одной правой доставая из маминой косметички нужные мне лекарства, морщась от боли. Бутылка с перекисью валится на пол, и я коротко ругаюсь.
— Оставь. Я сам, — произносит Матвей, поднимая бутылек и ставя его на край раковины. — Толстовку надо снять.
— Совсем с ума сошел, Громов? Это не то место и не то время!
— Такая ты фантазерка, я не могу. Ты кофту в крови испачкала, застирать надо.
— Не знала, что ты такой хозяйственный.
— У меня больше опыта с кровавыми пятнами, чем у тебя, малышка. Так, что тут у нас… — Громов аккуратно берет
Я утыкаюсь взглядом в склонившуюся макушку парня перед собой и в очередной раз удивляюсь, как могла за несколько случайных встреч так сильно в него влипнуть. Я ведь даже общаться с ним не хотела, и физиономия его мне казалась наглой и бандитской… А теперь плохой парень, от присутствия которого у Таи до сих пор пропадает дар речи, рыбачит с моим папой, собирается идти в парную с моими братьями и обрабатывает мои порезы… и у меня перехватывает от этого дыхание.
Глава 41
Громов заклеивает мои пальцы пластырем, предварительно сняв с него защитную пленку зубами.
— Не очень гигиенично, — фыркаю, наблюдая за его ловкими и уверенными движениями.
Я не могу перестать на него пялиться и отвожу глаза, только когда он вскидывает в ответ свои.
— Я ничем не болею, Коротышка. Про справку не шутил. Меня в больничке твоего папаши на все просканировали, а в некоторых местах еще и довольно глубоко пропальпировали, — улыбается Громов, поворачивая меня за подбородок обратно к себе.
Наши губы оказываются в одной плоскости, напротив друг друга. Синхронно смотрим на них.
Опыт моих поцелуев весьма ограничен. Можно сказать, вообще по нулям. Но поцелуи с Матвеем это… я не могу их ни с чем сравнить. Он напрочь выбил из моего сознания все здравые мысли, все страхи о том, что я могу сделать что-то неправильно или что ему не понравится мой вкус или запах. Если брать во внимание, с какой регулярностью ткань на его джинсах приподнимается в районе паха, ему все нравится. И черт возьми… мне тоже.
— Чего ты ждешь? — спрашиваю, робко улыбаясь.
— Когда ты попросишь меня прикоснуться к тебе.
— Зачем мне это просить? Ты ведь и так все еще держишь меня за руку.
Матвей смотрит на мои пальцы, застывшие на его ладони, кожа на его руке кое-где в красных разводах от моей крови. Беру ватный диск и, смочив водой, аккуратно стираю.
— Такая ты неромантичная, Ясная, — притворно вздыхает Громов. — У меня от тебя тахикардия, помутнение рассудка и приапизм.
— Боюсь спросить, что это… — давлюсь смешком.
— Это когда стоит и не падает.
— Могу тебе помочь…
— Ласково и нежно?
— Ага. С плеткой в руках.
— У-у-у… Коротышка, у нас с тобой полное совпадение в сексуальных фантазиях, — смеется Матвей.
Я тоже улыбаюсь.
— Такой ты придурок, Громов.
— Но я тебе нравлюсь и таким.
Смотрю ему в глаза, понимая, что сопротивляться этому прущему напролом обаянию у меня больше не получается.
— Нравишься, — признаюсь тихо.
Матвей на мгновение застывает, переваривая услышанное, а затем резко делает выпад вперед, захватив мои губы в плен без предупреждения. Давит языком, заставляя их приоткрыться, и врывается в мой рот, даря безумный быстрый поцелуй, лишающий кислорода.