Давай разведёмся
Шрифт:
— Не-на-вижу чистить картошку.
— Не знаю, как ты, — хитро на него кошусь, — а я сто лет жареную не хрумкала. Можем грибы ещё добавить и лук.
— Я за, — кратко кивает.
А то я не в курсе. Специально сегодня забежала в магазин, докупила все необходимое к ужину. А план-то работает.
Особенно это подчеркивают тяжёлые томные взгляды, которые Марат бросает на мои ноги, сгорбившись над пакетом для мусора, периодически зависая с длинным картофельным очистком. А я то беспечно шагаю в сторону, то подхожу невообразимо близко, чуть ли не касаясь его плеча
Справившись с поставленной задачей, Марат смывает землю от картошки с рук.
Так! Пора. Где там у меня козырь припасён?
Пока Марат стоит у раковины, воюя с въевшейся грязью и отмывает ногти, я цепляю бутылочку с водой и пристраиваюсь спина к спине. Не касаюсь, конечно же.
Таааак. Секунда, две. Журчание воды прекращается. Есть! Неожиданно-долгожданный толчок в спину, и я выливаю на себя половину бутылки. Брр, хочется поёжиться от неприятного ощущения: прохлада покусывает, хватая за грудь и живот. Ткань промокла и теперь пикантно облегает тело. Да-да-да! Молодец, Марат! Все правильно сделал!
— Черт! Прости! Прости! — сокрушается супруг и… сверкающим взглядом впивается туда, куда я очень рассчитывала. — Я что-то сегодня очень… — сглатывает, нервно облизывая губы, с трудом отводит взгляд. Даже в глаза мне не смотрит. Хм, смешной такой. Ты думаешь, я ничего не замечаю, да, любимый? — Неловкий.
— Ничего, это бывает, — прикусываю щеку изнутри, чтобы не улыбаться. — Ну полотенце хоть дай!
— А… да, я сейчас.
Тяжело переставляя ноги, ищет полотенце. Цепляет за уголок, оборачивается. Пока я медленно скидываю с себя рубашку, чувствую на себе жадный голодный взгляд. Несокрушимость и стойкость кое-кому плавненько отказывают. Ура!
А я для пущей наглядности ещё и ладонями капли стряхиваю. Медленно, не спеша, лениво провожу по животу и декольте.
У мужа каменеет челюсть. И взор затуманивается. Мне было бы легче, если бы он присоединился. Мне было проще, если бы он на меня набросился. Но он все ещё держится в стороне, уже даже не пытаясь отлепить от меня жгучего взгляда.
Наигранно вздыхаю.
— Я, наверное, все же переоденусь, — роняю не то вопрос, не то утверждение.
— Как… — вновь прочищает горло, — тебе комфортнее…
— Я быстро, — ободряю улыбкой.
Дверь в единственную комнату прикрываю не до конца. А подумав, распахиваю наполовину: вдруг кое-кто «незаинтересованный» захочет подсмотреть. И поскорее стягиваю с себя ледяной ужас. Брррр, ходить в мокрой одежде — очень неприятные ощущения. Шорты бросаю на диван. Топ вешаю на дверцу шкафа.
Дубль два. Натягиваю тонкую трикотажную юбку от костюма цвета хаки. Длина в пол. Угу. Монашеская. Если не считать разреза до бедра. Его высоту можно, конечно, регулировать клёпочками. Но сейчас я нещадно расстёгиваю их все. Любуюсь своими ножками. То-то же! А то ишь ты! «Давай разведемся» ему…
Так. Далее. Натягиваю укорочённый облегающий верх от этого же комплекта. Рукава до запястий.
И наконец гордо оглядываю
На крыльях несусь на кухню, в последний момент сдержанно замедляю шаг и расправляю плечи. Вплываю…
— Я готова, — томно сообщаю. — Можем продолжать.
Приступ отчаянно сдерживаемого мужского кашля заставляет втянуть губы в рот и сжать челюсти посильнее.
— Кх-кх… Отлично.
Прохожу мимо. Задираю голову.
— Приступаем к капрезе. Сейчас заправку достану для салата.
Раскрываю верхнюю дверцу гарнитура. С деланным интересом изучаю содержимое полок. Тянусь вверх, «неожиданно» обнаруживая, что мне не хватает роста. Стараюсь, конечно, как могу, но ничего не выходит: баночка стоит чётко в нескольких сантиметрах от моих пальцев.
Наконец, ощущаю тёплое прикосновение к спине. По запястью скользит рука Марата, легко хватая добычу. Но пол из-под ног уходит, потому как широкая ладонь уже накрыла талию, слегка придерживая меня. Кожа покрывается мурашками, в нос бьет самый родной запах на свете. Слабость одолевает, даже дышать страшно. Шумно выдыхаю. И боюсь поворачиваться к нему лицом. Впервые за весь вечер становится страшно, что он может сейчас уйти.
Плевать, что будет завтра… если мои попытки бесполезны, то я хотя бы попробовала.
Его дыхание касается шеи, издевательские покалывания тревожат поясницу. Марат крепко прижимает к себе, неосознанно поглаживает живот, чувствуя шелковистость моей кожи. Мне кажется, я даже ощутила едва уловимое прикосновение его губ за ухом.
И вдруг… На талии становится нестерпимо холодно, и я не спеша оборачиваюсь.
Ни шага назад. Марат уверенно держится рядом. Поднимаю на него смущенный взор, ощущая, как тело реагирует на его близость. Тону в его глазах, отмечая, как вспыхивает золотыми огоньками надежды и желания шоколадная радужка.
Марат слегка наклоняется. Едва различимо. Его взгляд намертво приклеен к моим губам, и я неосознанно пробегаюсь по нижней языком. Даже не дышу от искрящего напряжения.
Тело, как натянутая струна, тянется к нему. Ресницы Марата вдруг дрогнули. Глаза отрезвляюще распахнулись.
И вот я разочарованно наблюдаю за тем, как супруг отстраняется, и в душе все покрывается льдом. Весь настрой разбивается об плинтус.
— Извини, я… — хрипит негромко. — Заносит немного. Я достал банку.
Заносит его, вижу. Я, правда, надеялась на другое…
Отдаляется на шаг. И ещё на один.
— Большое спасибо, — выдавливаю без энтузиазма. Почему я вновь чувствую себя отвергнутой? Может, потому что это так и есть?
Пытаясь подавить землетрясение в сердце, роняю в никуда, все ещё пытаясь чётко следовать своему плану:
— Я займусь картошкой, а ты пока грибы залей водой и на огонь поставь, — даже я не узнаю свой потухший голос.
— Много?
— Полстакана.
Меня трясёт. Неверие и шок выжигают надежду. Хочется от обиды сбежать и свернуться калачиком под одеялом. И плакать, плакать, плакать…