Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
Другая — молодая, крупная, с длинными руками и ногами — бесцельно бродила из угла в угол и всё поправляла смятый воротничок кофточки, обнимавший ее высокую шею.
Крохотная полная старушка примостилась в уголке роскошного бутафорского дивана с позолоченной спинкой и непрерывно покачивала головой справа налево, как фарфоровый болванчик. В комнате густо пахло горем.
— Вот, Авраам Давыдович, привел всё наше начальство, — сказал Белов.
— Хотите чаю, граждане? — спросила женщина с живым лицом. — Меня зовут Нелли Карловна. Я теща Авраама Давидовича. А это моя дочь Кира.
— Скажите, я могла бы где-нибудь помыться? —
— Начальник отдела Константин Васильевич Королев. Инспектор театров Дмитрий Иванович Муромцев, — сказал Белов.
— У меня умер отец, — сказал Треплев, вставая со стула и как-то странно взмахивая рукой. — Тело на вокзале. Он там совершенно один.
— Перестань. Я тебе говорю, перестань! — закричала Кира.
— Успокойтесь, дружочек! Вот вам чай. Очень крепкий, — сказала Нелли Карловна.
— Его надо предать земле. Ему нельзя оставаться на вокзале.
Старушка зарыдала.
— Это мать Треплева, — шепотом сообщил Белов. И громко, как глухонемому: — Вы не беспокойтесь, Авраам Давыдович, мы всё организуем.
— А какая же нужна организация, чтобы зарыть умершего? — спросил Треплев и с ненавистью посмотрел на Белова.
— Я уже заказал гроб нашим плотникам. К вечеру будет готов.
— Так что же вы от меня хотите? — в отчаянии спросил Треплев и опять слабо взмахнул рукой, как журавль перебитым крылом.
— Вам нет смысла уезжать отсюда, — твердо начал Белов. — Во всяком случае, не сегодня. Надо восстановить силы.
— О господи, если бы только можно было принять горячую ванну! — воскликнула Кира.
Старушка на алом бархате дивана всё еще всхлипывала, но уже совсем тихо.
— Мы обеспечим вам номер в гостинице. И может, там будет горячая вода, — не слишком уверенно обнадежил Белов.
— Обстановка сложная, — негромко сказал Королев. — Думаю, о делах говорить преждевременно. Ты, Дмитрий Иванович, задержись еще немного, а я пойду. Мне еще в облисполком…
Муромцев остался, хотя тоже чувствовал себя очень неловко.
Воображение рисовало драматические картины ухода семьи Треплева из Одессы. Совсем дряхлые родители. Давка, теснота, духота. Задыхающийся старик в тяжком сердечном приступе. Врача, ради бога, врача! Инъекция камфары, и подхлестнутое сердце перестанет захлебываться. «Нелли, вы захватили шприц?» Нелли Карловна судорожно роется в своей сумочке. Шприца нет. Только пузырек с валерьянкой. Умирающему вливают в рот валерьянку. Она вытекает на свалявшуюся седую бороду. «Доктор, наконец-то!» — «Я — хирург». — «Укол ему надо сделать, укол!» Пальцы врача обхватывают запястье — кости, обтянутые пергаментом.
Колеса вагона ритмично погромыхивают на стыках рельсов. А пульс молчит. «Укол не нужен. Простите, но он умер». Старик, как ни в чем не бывало, продолжает сидеть на нижней полке возле окна, уронив голову на грудь.
Очень уж тесно в купе…
«О чем же я буду с ним говорить?» — спрашивал себя Муромцев, с жалостью наблюдая за семьей, тяжко придавленной горем. Он вопросительно посмотрел на Белова, но тот едва заметно кивнул головой: мол, не будем отступать, всё образуется.
И в самом деле образовалось! Но только благодаря Нелли Карловне. Она оказалась первоклассным организатором если не хорошего, то, во всяком случае, приемлемого настроения. Усадила за стол всех, включая мать Треплева, Белова и Муромцева. Предложила крепкий, душистый чай.
Треплев пил чай жадными глотками. Стекла очков запотели от пара. Он снял их и старательно протирал платком, тревожно и беспомощно поглядывая на Киру большими темно-карими глазами. Некурящий Белов вытащил коробку «Казбека» — и где он ее только раздобыл! — предложил Треплеву. Все, кроме старушки, закурили. Белов с явным отвращением выпустил густые струи дыма из ноздрей, фыркнул как лошадь и взглядом подтолкнул Муромцева.
— Авраам Давыдович, — начал Дмитрий, стряхивая пепел в банку из-под свиной тушенки, — мы хотим предложить вам сделать из плохого, ну, скажем лучше, очень посредственного театра хороший театр. — И, не давая Треплеву времени для возражений, продолжал: — Пенза стала перевалочным пунктом. Ежедневно через нее проходят тысячи красноармейцев. С востока на запад, с запада на восток. Надо ли говорить, что настоящее искусство — тоже оружие. Давайте же дадим его в руки парням, которые всякий вечер валом валят в театр. Возьмитесь за это, Авраам Давыдович!
Треплев надел очки, недоверчиво посмотрел на Дмитрия и дотронулся кончиками длинных вздрагивающих пальцев до висков.
— Вы переоцениваете мои силы. Я разбит и опустошен. Сейчас я ни на что не гожусь.
— А Шостакович в осажденном Ленинграде тушит зажигательные бомбы на крыше и пишет новую симфонию. Ему, Авраам Давыдович, наверное, тоже очень трудно!
— Нельзя с меркой гения подходить к душевным силам обыкновенного человека! А кроме того, одним режиссером больше, одним меньше — что изменится в театре?
— Мы предлагаем вам возглавить театр, стать его художественным руководителем, — сказал Муромцев.
— Как же так? Не понимаю… Ведь у вас есть художественный руководитель. — Он повернулся в сторону Белова. — Евгений Николаевич… Ведь я не ошибаюсь?
— Я охотно стану вашим учеником, — просто сказал Белов. — Вернусь к роли очередного режиссера.
— Нет, нет! Не в моих правилах переступать кому бы то ни было дорогу. Евгений Николаевич молод, энергичен. Он потянет.
— Потянуть-то я потяну, — чуть гнусавя, согласился Женя Белов. — Да ведь не об этом сейчас речь. Вы меня как режиссера, не знаете. Я молодой режиссер. А я вас — знаю. И «Три сестры» в вашей постановке видел. Вы тогда МХАТу такую ножку подставили! Очень мне хотелось под вашим руководством поработать. Но полагал, что это несбыточная мечта, вроде маниловской… В довоенную нашу Пензу Треплева заполучить… Категорически невозможно!.. А ныне вы сидите напротив, и мы на вас самые серьезные виды имеем. — Схватился за подбородок и посмотрел на Киру так, будто впервые ее увидел: — Вы ведь — молодая героиня? Совсем хорошо. По пословице: на ловца и зверь бежит. Есть свободная ставка.
Треплев стиснул виски.
— Отца нужно похоронить. Ничего не знаю и обещать ничего не могу. Нет, нет, не могу!
И опять положение выправила Нелли Карловна.
— Давайте так, товарищи, Аврааму Давыдовичу надо в себя прийти, передохнуть, подумать. Вот если бы номер в гостинице…
— А знаете что? — предложил Белов. — Устраивайтесь-ка здесь, в моем кабинете. Просторно, светло, а кроватями я вас обеспечу.
— Да, но как же вы-то?.. — слабо запротестовала Нелли Карловна.