Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
А е г о могли просто-напросто арестовать. Пришли ночью и забрали. И он, понятно, не успел никого предупредить. А я сейчас пойду на место встречи, и там никого. Подожду час, другой… Нет, не пришел… И никогда не придет.
От этого предположения мне просто холодно стало, и я большими глотками допил остывший горьковатый кофе. Ведь может случиться всё именно так, как я себе представил. Ясно, что может. Что же мне тогда делать? Марки в тощем бумажнике Даниэля Дегрена неизбежно кончатся, платить за «превосходный» номер в «Баварии» нечем, пожрать не на что и
Обер топтался возле моего столика и деликатно помахивал полотенцем, стряхивая несуществующие крошки. Я заплатил по счету и дал на чай небольшую медную монетку. Обер сделал вид, что страшно обрадовался, и с удесятеренной энергией замахал полотенцем.
За соседним столиком два молодых человека в клетчатых пиджаках пили пиво и обсуждали стать какой-то Эльзы. Им было хорошо и уютно в этом маленьком ресторанчике, где, по всей вероятности, они и назначили свою встречу. А мне надо было отправляться в Нидершенхаузен и искать там маленькую табачную лавку Густава Болле на углу Бланкенбургерштрассе, как раз наискосок кирки. И один аллах знает, ждет ли о н меня там!
Трамвай потащил меня чуть ли не через весь город, и всё же я приехал на сорок минут раньше назначенного срока. Сразу же нашел лавку Болле: окно было заставлено бутылками с яркими этикетками: ром, шнапс, ликеры, вина вперемежку с пирамидами коробок с сигаретами и раскрытыми ящиками с сигарами всех размеров — от скруток не толще мизинца до чудовищ с добрую берлинскую сардельку.
Как и подобает старому конспиратору, я только прошел мимо лавчонки и тотчас же перебрался на другую сторону улицы и зашагал как ни в чем не бывало по направлению к кирке. Пришлось даже напустить на себя «божественное» настроение и тщательно осмотреть мрачное кирпичное сооружение как снаружи, так и изнутри. Времени-то у меня оставалось с избытком. Ну а когда часы показали три, я уже переступал порог табачной лавки.
Сперва мне показалось, что, кроме хозяина, сидевшего за прилавком с «Берлинертагеблад», в полутемной комнате нет ни души. Хозяин — или, может быть, его приказчик — отложил газету, снял очки и любезно осведомился, что мне угодно. И тут-то я увидел еще одного покупателя. Он стоял в дальнем углу, спиной ко мне, и рассматривал этикетки бутылок.
— Есть ли у вас французские сигареты «Голуаз-блё»? — спросил я, пожалуй, чересчур громко.
— Ты, я вижу, предпочитаешь черный табак, дружище? — воскликнул покупатель и повернулся в мою сторону. Он сказал именно те слова, которые я должен был услышать и которые я так хотел, ах, как хотел услышать.
— Сервус, Даниэль. Ты точен, как хронометр моего дедушки.
— Значит, дождался друга, — сказал продавец и выбросил на прилавок темно-голубую пачку. — Извольте, но я бы не рекомендовал… Дерет горло, и без тонкого аромата.
— Ладно, папаша Болле, он подумает о твоем совете. Плати, и пойдем. Меня зовут Хорст.
Мы вышли. Нудный дождь перестал,
— Пройдемся или, если ты устал, можем посидеть вон там. — Хорст мотнул головой в сторону кирки.
— Лучше походим. Я там уже был — скамейки совсем мокрые.
— Ладно. — Он взял меня под руку. — Доехал благополучно?
— Хорошо доехал. Только беспокоился: а вдруг ты не придешь?
— То есть как это — не приду?
Хорст даже приостановился. И посмотрел на меня снизу вверх. Он был на полголовы ниже меня, коренастый, с короткой шеей и круглым веселым лицом.
Я пожал плечами:
— Не знаю… Ведь у вас тут всё может случиться.
— Например?
— Тебя могли арестовать.
Хорст присвистнул:
— Вот оно в чем дело! Ну, не такая я шишка, чтобы папаша Цергибель взял меня на мушку.
— Ты мог заболеть.
— Тогда пришел бы кто-нибудь другой. И если бы даже ты сам явился в Дом Карла Либкнехта — никакой катастрофы! Можешь поверить, германская революция от этого бы не пострадала.
Я прикусил губу: Хорст явно надо мной подсмеивался.
— Почему у тебя перебит нос? — спросил я. — Ты боксер?
Хорст расхохотался:
— Нет, дружище, карьера папаши Шмеллинга меня не привлекает.
Хорст, видно, очень любил слово «папаша», применив его даже к чемпиону бокса, в общем-то молодому парню.
— Пришлось как-то поговорить по душам с штальгельмовцами. Четверо против четверых, — добавил он.
— Как мушкетеры! — воскликнул я.
— Вот еще! Мы действовали кулаками ну и… пивными кружками.
— И часто вам приходится участвовать в схватках? — спросил я.
— Руководство не одобряет. Понимаешь, когда бьют нас, шупо не вмешиваются, но когда бьем мы, они пускают в ход дубинки. — Он потер свою расплющенную переносицу. — Это дубинка, а не кулак.
— Куда мы сейчас идем?
— Просто прогуливаемся. Если ты голоден, можем зайти поесть.
— Я завтракал. Мне бы хотелось повидаться с товарищами из ЦК.
— Обязательно, но только не сегодня.
— Это почему же? — недоуменно спросил я.
— Скажи-ка, Даниэль, как у тебя с деньгами? — не ответив на мой вопрос, озабоченно осведомился Хорст.
— Пока есть.
— Сможешь продержаться два-три дня в отеле?
Куда он гнет? И хотелось бы знать, что делать не Дегрену, а Муромцеву в номере семьдесят девятом отеля «.Бавария». Может, что-то случилось, а Хорст таится?!
— Говори прямо, что произошло, — настойчиво потребовал я.
Хорст тряхнул меня за локоть:
— Чудак! Всё в полном порядке. Ребята подыскивают тебе подходящую квартиру. Не можешь же ты, в самом деле, жить, как какой-нибудь буржуйский сынок, в отеле. И кроме того…
— Что же еще?
— Всё же лучше появиться тебе в Доме Либкнехта не сегодня, а, скажем… ну хотя бы в пятницу. Не возражаешь?
Это он, конечно, спросил так, для порядка, и мои возражения никто бы в расчет не принял. В пятницу так в пятницу! Но я жаждал реванша.