Давай встретимся в Глазго. Астроном верен звездам
Шрифт:
— Украшение что надо! Рог как у оленя!
— Но за одного битого двух небитых дают, — возразила Вильде, — У нас тоже так говорят. Так что не вешай нос, товарищ инструктор!
Вешать нос попросту не было времени.
Перед детским бюро стояли большие задачи.
И первая: найти средства для содержания ребят в Ворошиловском лагере.
Созданный год назад в живописном местечке вблизи Темплина, он был гордостью германского комсомола. И то сказать, организованный без всяких государственных дотаций, на средства, собранные самими пионерами, он принес месяц счастья мальчишкам и девчонкам, собравшимся из разных городов и деревень Германии. Конечно, палаточный лагерь в деревне Хаммельшпринг
В феврале прошлого года в Москву на торжественное заседание, посвященное годовщине Красной Армии, прибыла делегация немецких пионеров и преподнесла Клименту Ефремовичу пионерский галстук и значок. Прославленный полководец охотно согласился взять шефство над лагерем и стал с того дня почетным пионером Берлин-Бранденбургского округа. И теперь каждый пионер, побывавший в лагере, этак небрежно, но с неистовым сверканием глаз говорит: «Я не только пионер, но и ворошиловец!» Знай, мол, наших!
Вот нам и предстояло сделать всё, чтобы и в этом году в долине Хаммельшпринг на заре трубили пионерские горны. Но где достать денег? Руди, назначенный руководителем Ворошиловского лагеря, запускал пальцы в свои пышные волосы — ну совсем как Геминдер! — и задавал себе и окружающим гамлетовский вопрос: «Быть или не быть?»
Потом, с охраной ребят. В прошлом году ее приняло на себя отделение Союза красных фронтовиков Темплина. Дело в том, что штальгельмовцы очень уж хотели насолить «красным чертенятам» и попытались «осадить» лагерь. Но на каждого штальгельмовца пришлось по три красных фронтовика, так что храбрые вояки показали спину.
Мы с Руди ездили в Темплин и сговорились кое с кем из бывших ротфронтовцев, которые, наперекор желанию Зеверинга и Цергибеля, совсем не считают себя бывшими.
Отбирали и готовили вожатых — будущих помощников Руди. Нужны умные, самоотверженные и попросту физически сильные ребята. Мало ли что может случиться с детьми рабочих и крестьян, отважно надевших на себя шлемы с красной звездой!
Ну, а вторая задача связана с первым Всемирным пионерским слетом, который состоится в августе в моей Москве. Подумать только — Всемирный слет пионеров! Все-мир-ный!
Когда пять лет назад в Советский Союз приехали первые зарубежные пионеры Курт Бейдокат и Паула из Германии и Фернан Бертло из парижского предместья Сен-Дени, не было границ нашей радости. Ведь они были первыми пионерами, вступившими на советскую землю «оттуда», где царит капитал. Вот уж подлинные пионеры!
А в этом году на Всемирный слет из одной Германии поедет тринадцать делегатов! Нелегкое это дело — выбрать из нескольких тысяч отличных смелых ребят тринадцать самых лучших.
Это чрезвычайно важно — уже в детском возрасте заложить основы коммунистического мировоззрения. Научить ненавидеть всякую несправедливость, научить жить по человеческим, а не по волчьим законам, полюбить не только свою жизнь, но и жизнь других, и тех, кто рядом с тобой, и тех, кто очень далеко… Да мало ли чему благородному и хорошему можно обучить этих доверчивых, восприимчивых и вдохновенных человечков!..
Почти каждую ночь Руди и я шепчемся, как заговорщики. То он сидит на моей раскладушке, то я перебираюсь из его более широкое ложе.
— Вот если бы достать полевую кухню! Но у нас еще нет Красной Армии.
— Ну, теперь этого недолго ждать… Скоро вся Германия станет как Веддинг…
— Слушай,
— Не знаю, Руди. Дела для всех хватит!
— А я знаю. На юге Тюрингии мы организуем гигантский интернациональный лагерь для пионеров. Побольше вашего Артека. Ты ведь был в Тюрингии. Там очень хорошо. Лесистые холмы, быстрые речки, голубые озера… Вот я бы хотел стать руководителем такого лагеря.
— Пожалуй, ты и в пятьдесят лет не снимешь с себя пионерский галстук. Вот уж действительно «Киндербюро»!
— Не смейся! Я горжусь, что меня так прозвали. Назови-ка, что-нибудь более важное и увлекательное, чем работа с детьми. Ага, молчишь!
Я молчал вовсе не потому, что был согласен с Руди. Молчал потому, что думал о себе. И не очень весело думал. Вот он говорит — самое важное. И я это делать могу, умею. Но для меня пионерская работа, увы, не самое важное. Уж так получилось! И добивался я поездки в страну совсем не для того, чтобы подготавливать открытие Ворошиловского лагеря. Прекрасно, что он откроется, и я рад, если чем-нибудь смог помочь. Но это не самое-самое главное, что я должен делать! А чего ты хотел, дорогой товарищ? Бить морды берлинским полицейским? Или погибнуть на баррикадах в Веддинге? Ты же не можешь совершить чудо и один, сам по себе, ускорить приход мировой революции. Не могу, но, знаешь, чего я хочу? Хочу быть бойцом революции… Хочешь! Так кто же тебе мешает? Не знаю, может, сам себе мешаю, потому что не открыл еще для себя того главного, где смогу принести больше всего пользы. Вот и маюсь.
Странно всё же проходит жизнь в Берлине. Будто и не гремели выстрелы в Веддинге несколько дней назад. Будто и не слышал город яростного вопля сотен тысяч глоток, назвавших министров коалиционного правительства их подлинными именами — предателями. Рабочие пьют пиво и перекидываются нехитрыми шутками в пивных, играют в кегли. Мы на комсомольских собраниях до хрипоты, до посинения спорим — можно ли ребятам танцевать чарльстон, не есть ли это зловреднейшее мещанство? А в больницах стонут и скрипят зубами тяжко раненные красные фронтовики и юнгштурмовцы. Словно у города — двойное дно! Вот так было и у нас в Питере накануне Октября. Очень это верно подметил Джон Рид:
«Как и всегда бывает в таких случаях, повседневная мелочная жизнь города шла своим чередом, стараясь по возможности не замечать революции!»
Вот именно, «стараясь по возможности не замечать».
Важный чопорный Берлин Унтер ден Линдена, отеля «Адлон», черных лакированных «мерседесов», банковских контор и баснословно дорогих ресторанов делал вид, что он вовсе не замечает подземных толчков.
Другой Берлин, город задымленных заводских окраин и угрюмых многоквартирных домов, о которых знаменитый художник Циле как-то сказал, что «жилье может убивать», — будучи причастным к подземным толчкам, вернее сказать — производя их, не имел времени для наблюдений. Он просто жил трудной, хлопотливой жизнью, которая сама по себе и была силой, может быть равной извержению вулкана или землетрясению.
ТУЧИ НАД ЛЮСТГАРТЕНОМ
Девятого июня в Веддинге открылся XII съезд КПГ. На съезде предстояло дать правильную оценку последним событиям — как внешним, так и происшедшим внутри страны.
Фашизм захватывал новые позиции в Европе.
Муссолини обеспечил поддержку режима чернорубашечников со стороны папы римского, заключив с Ватиканом так называемые Латеранские соглашения.
В Югославии король Александр установил монархо-фашистскую диктатуру, распустил парламент, объявил вне закона все политические партии; в Венгрии свирепствовал регент Хорти, а в Польше — маршал Пилсудский…