Давайте, девочки
Шрифт:
– Очень. Jau daug metu [8] .
Бред какой-то, подумал он. Но нет, это невозможно. Рыжюкас принялся высчитывать. Официантка, видимо, поняла его растерянность и пришла на помощь:
– А еще больше лет назад здесь работала моя мама. Все говорят, что мы похожи.
Он облегченно вздохнул.
– И ее звали Алдона?
– Taip… [9] – Вы хорошо выглядите, – сказал Рыжюкас, мысленно добавив: для своих лет. По его расчетам ей выходило никак не меньше сорока. – Вы даже
8
Уже много лет (литовск.).
9
Да (литовск.).
– Слушай, – сказала Маленькая, когда, взяв заказ, официантка удалилась, – а где же в твоей истории мораль? – Она привыкла, что он ее учит и воспитывает. – Ведь не мог же ты пригласить меня в кафе только затем, чтобы просто поужинать! Или рассказать про вашего Тор о.
Именно просто поужинать он и хотел. В кафе своей юности, где, подглядывая за соседями, он учился пользоваться вилкой и ножом… Но сегодня Малька тянуло к выяснению отношений. Ее, оказывается, зацепило его предложение побыстрей обрываться…
– Ничего такогоя тебе не предлагал.
– Нет, предлагал.
– Девушка твоего возраста в разговоре со взрослым мужчиной ни одну фразу не должна начинать с «нет».
– Ну да, и не есть острого, не зевать, не чавкать, не сморкаться в скатерть… А как я должна реагировать, если ты нагло врешь?
– Правильнее всего было бы сказать: «Да, ты мне ничего такого не предлагал, но мне показалось, ты боишься, что я от тебя оборвусь…» и так далее… – Он действительно боялся, что она упорхнет, как яркая бабочка с вытянутой ладони.
Она вспыхнула. Но сдержалась, потом все же резковато спросила:
– Ты что, и правда думаешь, что я не смогу найти себе никого лучше,чем ты?!
– Сколько угодно, – мягко сказал он. – Но мне кажется, что потом ты опомнишься. И поймешь, что на эти поиски вовсе и не надо было уходить.
– Почему это?
Он пожал плечами:
– Ищи себе на здоровье, кто мешает! Правда мне иногда начинает казаться, что с твоим уходом все может получиться совсем не так, как у меня бывало раньше…
То, что он сейчас скажет, подумал Рыжюкас, ему не следует говорить.
Он совершенно точно знал, что имникогда не следует говорить ничего такого. Никогда не следует ни в чем таком признаваться. Тем не менее он сказал, по мере возможности сухо:
– Мне кажется, что в отличие от всех предыдущих «искательниц», тебе было бы куда вернуться, если бы ты этого захотела.
– Это еще почему?
Он знал почему, он все просчитал и вычислил.
Да, все его избранницы потомумнели. И готовы были во всем ему подходить. Но все их сожаления о былом и намеки на готовность возобновить отношения он обрывал нарочито грубо и прямо:
– Не надо. Все прошло и не вернется.
А если его спрашивали – почему, ответ был грубым и прямым:
–
Он действительно не хотел никаких увяданий. Он не хотел знать, во что потом выльются все эти их милые прелести: девичья вздорность и трогательная порочность, наивная непоследовательность и детская требовательность… Он не хотел знать, к чему в итоге приведут невинные ссоры и капризы, которыми он умел весело наслаждаться как подарком судьбы. Он знать не желал, как под занавес из них попрет вся их дурь…
Но тут, с этим Мальком впервые все совпало: 19–61… Ему не суждено увидеть ее старухой… Даже если к обеим частям этого неравенстваприбавить по двадцать пять, которые с подачи отца он себе отмерил, все равно получится 86–44… Счет в его пользу: она останется вдвое его младше…
Пожалуй, он мог бы и подождать. Все равно, пока она не поймет, что именно ей от него нужно, ей при нем не усидеть. Помечется, поиграет, одумается, а он подождет… Только не надо, не надо ей сейчас об этом рассказывать. Никогда им не следует мягко подстилать…
Тем не менее, он не сдержался.
– Мне кажется, – сказал он, помедлив, – во всяком случае, я допускаю такую возможность,что место здесь для тебя зарезервировано надолго – аж на двадцать пять лет…
И сразу понял, что был прав: вот уж чего произносить не следовало.
– Прямо жуть! – Маленькую передернуло от неподдельного ужаса: такоевообразить!
Но он уже не мог остановиться. Он выстраивал с нею сюжет, он работал, а останавливаться вовремя он вообще никогда не умел.
– И дело тут не в тебе, – признался он, – а во мне. Я уже не тороплюсь скакать дальше, я уже напрыгался по самую крышу. Ты – мой Венец, ты же сама сказала.
– Это ты сказал. Еще в поезде.
– Не помню. И никак не пойму, как это я сразу смог догадаться.
– Скотина, ты же этим меня тогда и взял.
Глава восьмая
ПЕРЕД ПРОПАСТЬЮ…
Он испугался, что ее потеряет, даже раньше, чем понял, что она что-то для него значит.
Еще тогда, в поезде.
– Ты меня бросила? – спросил он тогда шутливо. И часто потом повторял этот вопрос, далеко не всегда в шутку.
Почему его подружки рвутся на выход сразу, как только видят, что уже хоть чуть нужны, Рыжюкас знал. Такой уж тип он себе выбирал. Они иначе устроены. Их ничто не держит и не тянет к повторению пройденного.
Вот если ему когда-то было хорошо на море в Гурзуфе, так к этому морю его потом и влечет. А им и на этом море, и на другом, и без моря одинаково клево. И незачем повторяться. В горах, в Париже, на дискотеке, в общаге у друзей – везде ей будет лучше.А самое клевое– еще впереди, как бы хорошо ей в Гурзуфе и не было… Здесь вершина, которая им кажется взятой, а «лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал», как пел Высоцкий. Как ни досадно такое признавать, но при этом они правы: у игрока, садящегося за карточный стол, шансов на выигрыш всегда больше, чем у тех, кто свое отыграл, даже если они уходят, сорвав банк…