Давайте, девочки
Шрифт:
– Папа, я у тебя такой рассеянный чудик, прямо совсем забыла это слово, ну помнишь, такое коричневое, оно всегда бывает в аптеках…
– Гематоген? – только и спросил он, круто развернувшись и возвращаясь к аптеке.
Обучать Маленькую такому он не спешил. Он забавлялся, ему нравилось, как она мнется и мается, не зная, как добиться желаемого, не умея начать…
Но она начала как умела.
Он обещал подарить ей мобильный телефон. И однажды торжественно
Она скуксилась, ей хотелось совсем не такой, она по телику видела рекламу. «Лучше бы ты отдал мне эти деньги, я бы сама доплатила». – «Это из каких же?» – «Из своей зарплаты, я ведь теперь работаю…»
Он расспросил, какую же модель она хотела и почему именно эту, безумно дорогущую.
– Понимаешь, – сказала она, – как бы тебе это объяснить… Ну вот одному человеку нравится «Ауди», а другому «Мерседес»…
– Понимаю, – строго сказал он. – Но это касается в первую очередь тех «человеков», у которых на это есть деньги.
– Но ведь у тебя они есть? Хотя бы на приличную мобилу? А эта мыльница мне не нужна.
Она открыла окно и вышвырнула коробку с телефоном.
Рыжюкас побледнел. Но сдержался и заговорил подчеркнуто спокойно.
Деньги на приличную «мобилу» у него были, но не было настроения ими сорить. Он считал, что телефон нужен, чтобы звонить, а не пижонить.
– Тебе не кажется, что для того, чтобы получить такую модель, как ты мечтала, от тебя тоже кое-что нужно. Как минимум что-нибудь такое, чтобы я захотелее тебе подарить?
– Ты же сам говорил, что человек свободен, пока он не пообещал. А если пообещал, он уже должен.
Тут Рыжюкас встревожился: он понял, что это первый звонок.
Конечно, ей с ним повезло. Сразу все свалилось к ее длинным ногам – вместе со слепым дождем в тот сентябрьский день, когда он помог ей нести чемодан. Но дармовое развращает. К нему привыкаешь и очень скоро перестаешь ценить. А принимая как должное, начинаешь и требовать…
Но он не золотая рыбка… Он это уже проходил! И меньше всего хотел снова попасться! Хорошо зная, что эта дорога ведет к разбитому корыту.
Надо как-то расставить акценты. Именно этим Рыжюкас и решил заняться, выбрав удобный момент…
Но она его опередила.
– Я больше не хочу никакого везенья. Я не хочу, понимаешь, совсем не хочу быть безумно счастлива с тобой сейчас. И все от тебя иметь, – твердо сказала она…
Это прозвучало столь неожиданно, что он не поверил своим ушам. Но она пояснила:
– Чтобы потом не выть от тоски, как ты выл из-за своей Ленки. Потом – это, когда ты уйдешь… А я останусь на бобах, как все твои любовницы, подружки, жены… Ты же сам говорил: чтобы не расстраиваться, надо не настраиваться…
Тут, похоже, она угадала.
Все они потом сожалели – нет, не о том, что с ним связались, а о том, как легко его упускали. Досадуя, что, расставаясь, он-то ничего не терял, а лишь пополнял свою коллекцию бывших…
Конечно, с нею все как будто иначе.
Он приводил ей пример с Последней Женой, у которой как раз к сорока четырем уже вовсю кипела своя полноценная жизнь: докторская диссертация, громкая карьера, любимый сын, деловые поездки по всему миру, дачные радости – все это заполнило вакуум сполна, когда их совместные кувыркания закончились, и они отпустили друг друга, хотя и не разводились.
Малёк такне хотела…
Его увещевания ее не касались. Нет, в Рыжюкасе она вовсе не сомневалась, она видела, как много он может ей дать.
Она поверила даже в то, что она действительно может стать у него последней… Кем? Любовницей, Ученицей? Может быть, Женой? – но это место занято, Последняя Жена у него есть. Тогда – Вдовой?..
Промотав вперед кассету и заглянув в их будущее, она разглядела концовку. И даже написала об этом «коротенький рассказ», как она придумала обозначить жанр, язвительно назвав свое сочинение «Первая Вдова»:
«– А эта пигалица что здесь делает? – спросила одна из любивших его женщин, собравшихся у могилы.
Та, которой уже под восемьдесят, о той, которой еще только сорок четыре».
Нет, она ничего не хочет получить потом.Она хотела бывсе сейчас, сразу. Но угадала, поняв, что как раз это невозможно.
Рыжюкас ведь уже давно промотался. Что бы он там ей ни свистел. Он себя растранжирил, и уже не может никому себя посвятить – ни на двадцать пять лет, ни на пять, ни даже на неделю, потому что хочет-то он только одного: сидеть за письменным столом и подводить итоги,разбираясь со своим прошлым.
Конечно, ему хочется и счастливо пожить. Но вовсе не с нею, а лишь с ее помощью,как только и может жить человек, мечтающий стать самим собой.
Конечно, он всю жизнь мечтал и о Маргарите, но теперь она нужна ему, увы, лишь в придачу…
Но ей вовсе не светит быть чьей-то придачей:
– Мне не нужна твоя щедрость потом.И не надо мне вешать на уши эту прокисшую лапшу.
Рыжюкас опешил. Но тут же расхохотался. Как можно непринужденнее: он совсем не собирался входить в штопор.