Давайте напишем что-нибудь
Шрифт:
Тридцать девять кузнечиков своего счастья расхохотались:
– Добро пожаловать в могилу!.. Хорошенькое гостеприимство.
Кикимото вздохнул и устало спросил:
– Вы к кому, собственно, тридцать девять кузнечиков своего счастья?
– Как это – к кому? – ошарашились те. – К тебе… Нам казалось, что это, вроде бы, уже понятно было!
– Было, – согласился Кикимото. – Было понятно, а стало непонятно. Потому как… если вы в гости к покойному брату идете, то рассчитывать, что он вас где-нибудь, кроме могилы, принимать станет, по меньшей мере, наивно!
Тридцать девять кузнечиков своего счастья смутились: насчет тридцати девяти постелей или прочих подробностей быта они, конечно, не думали. Но что в Испании их ждет братская могила – на это они уж точно не рассчитывали!..
– Ты поговори тут с братьями, – решительно сказала простодушная Пакита, обращаясь к Кикимото и как будто нисколько не огорченная ситуацией взаимонепонимания, – а я за детьми присмотрю. – И она, грациозно поведя плечами, исчезла в могиле.
– Безразмерная какая-то могила у тебя! – с неудовольствием заметили тридцать девять кузнечиков своего счастья. – Пр'oпасть, а не могила…
– Ну, положим, дети и простодушная Пакита много места не требуют, – защитил сразу и семью, и могилу Кикимото. Потом бодро спросил: – Так вы не зайдете? Ну, смотрите сами… Тогда, если у вас нормальных вопросов нету, нам, наверное, прощаться пора. – Кикимото выделил слово «нормальных» так, что никаких сомнений в качестве ранее заданных вопросов у тридцати девяти кузнечиков своего счастья не осталось. Тем не менее, они поспешно задали еще один:
– А вот… ты сказал, Купол Мира закончил, – нам его где посмотреть?
Вопрос не то чтобы обескуражил Кикимото… но озадачить явно озадачил.
– Вы, что же… не видите Купола Мира? – спросил он осторожно как мог.
Тридцать девять кузнечиков своего счастья с напряженным вниманием осмотрелись вокруг. И признались, заранее стыдясь сказанного:
– Нет, Купола Мира мы не видим.
Кикимото покачал головой. Потом опять покачал ею. И еще раз – ею же. После чего сказал, не глядя на братьев:
– Он же везде!
– Из яичной скорлупы? – уточнили тридцать девять кузнечиков своего счастья.
– Из яичной скорлупы!
Тридцать девять кузнечиков своего счастья, незаметно поманив друг друга руками, отошли в сторону.
– Что делать будем? – спросили они сами себя и сами себе ответили: – Не знаем.
После этого полилога, имевшего вид диалога, они опустили тридцать девять взоров одному и тому же долу. Дол покосился на сторону.
Положение становилось остро критическим. В памяти тридцати девяти кузнечиков своего счастья было еще свежо впечатление от символической крови, которой они не видели в тридцатой главе. Но символическая кровь – это ладно: не видишь ее – и не надо: достаточно и обычной, которую тоже редко видишь, если ты, конечно, не серийный убийца. Однако не видеть
– Скажи, Кикимото, – с непередаваемой грустью обратились к брату тридцать девять кузнечиков своего счастья оттуда, где стояли, – может быть, у нас болезнь какая-нибудь… глазная? Вот уже второй раз мы замечаем, что не видим того, что видят другие. Первый раз это была символическая кровь Умной Эльзы… ты знаком с Умной Эльзой?
– Лично нет, но… наслышан.
– Ладно, первый раз – это было не так важно: без символической крови можно обойтись, а вот…
– Без символической крови обойтись нельзя, – перерубил предшествующее предложение, словно мерзкую гусеницу, Кикимото. – Без символической крови ничто не имеет смысла.
– Ты хочешь сказать, что без нее нас бы всех не было?
– Да нет, были бы… только в нас не было бы смысла.
– А он в нас… есть разве, смысл? – густо, как резиновый клей, покраснели тридцать девять кузнечиков своего счастья.
– Есть, причем много, – твердо ответил Кикимото и с грустью добавил в сердце своем: – Бедные, бедные заблудшие мои братья, чего бы я только не сделал для вас!
Вопреки его ожиданиям братья услышали сказанное им в сердце своем и поникли, как трава, по которой проехал бронетранспортер.
– Отчего вы так поникли? – бросился к ним Кикимото.
– Мы услышали, что ты сказал в сердце своем, – отвечали те.
Внезапно Кикимото начал прыгать и скакать, словно умалишенный. Это произвело на братьев впечатление несвоевременной и неуместной выходки.
– Перестань, – попросили они.
– Нет, не перестану! – с ликованием в голосе крикнул Кикимото. – Ибо дикая радость обуяла меня при мысли о том, что не совсем потеряны братья мои! Если вы можете слышать внутренним слухом, то и видеть внутренним зрением можете тоже.
– С чего ты взял, что мы можем слышать внутренним слухом? – подозрительно спросили тридцать девять кузнечиков своего счастья.
– А чем же еще вы услышали то, что было сказано мною в сердце моем?
Как ни старались тридцать девять кузнечиков своего счастья найти какой-нибудь другой ответ на поставленный перед ними вопрос, им это не удалось.
– Теперь вот что, – заторопился Кикимото, – теперь смотрите внутренним зрением!
Он выхватил из-за пояса дамасский клинок и направил острие в область сердца.
– Не смей! – бросились к нему тридцать девять кузнечиков своего счастья с намерением отдать жизнь свою за то, чтобы не случилось случающегося… – Сто-о-ой!
Однако сердце Кикимото было уже пронзено и истекало кровью. Тридцать девять кузнечиков своего счастья замерли в воздухе – и, казалось, умерли в воздухе. Кровь между тем текла не останавливаясь – жизнерадостной розовой струйкой бежала она по груди Кикимото, постепенно пропитывая белоснежную его рубашку. Старшему из тридцати девяти кузнечиков своего счастья стало дурно, и он рухнул на землю.