Давайте напишем что-нибудь
Шрифт:
– Здравствуй, Автор! Я Массовый Читатель.
– Ох, – тут же и затосковал автор, но как мог вежливо осведомился: – А Вы мне зачем?
– Я пришел по зову сердца, – чуть не обиделся Массовый Читатель, но, будучи поглаженным автором по голове, мигом оттаял, как небольшая поляна при скупом весеннем солнце.
«Так я и знал, что по зову сердца!» – про себя подумал автор и, поняв, что с эпизмом придется повременить, смиренно сказал:
– Добро пожаловать… тогда. А вот разрешите полюбопытствовать, Вас сердце Ваше куда конкретно позвало?
– Оно
– Как письмо? – уточнил автор.
– Какое письмо? – строго спросил Массовый Читатель, а автор опять про себя подумал: «С ним шутки плохи!» – и исправился: – Забудьте о письме, причем немедленно!
– Не забуду мать родную! – не к месту под солнцем сказал Массовый Читатель и дружно засмеялся.
– Молодец Вы какой, – нашелся автор и хотел перевести разговор на солнечную сторону, но Массовый Читатель не дал.
– Мы с Вами разве на «вы»? – осведомился он.
Автор, перечною мятою освежив в своей памяти обстоятельства встречи, кротко ответил:
– Вы со мной на «ты», а я с Вами на «вы».
– Почему так случилось? – Массовый Читатель оказался дотошным.
– По кочану, – удачно, казалось бы, выкрутился автор, ан нет…
– Как это – по кочану? – последовал очередной вопрос.
– Значит, вот что… – сделал красивое вступление автор. – Не отправиться ли Вам в дорогу уже сейчас? Время не ждет.
Это «время не ждет» произвело на Массового Читателя невероятно сильное впечатление: он весь присобрался и оскалил зубы.
– Я готов! – сказал он, пустился в путь и почти исчез из виду… но, тем не менее, весь не исчез, а еще оставаясь частично видимым, обернулся и крикнул автору:
– Да, совсем забыл сказать: я тебя как автора не уважаю!
– Я Вас как читателя тоже не уважаю, – горячо отозвался автор.
– А вот это уже хамство, – крикнул Массовый Читатель, и в который уже раз, оказался прав.
Автор стыдливо опустил глаза до уровня плеч и спохватился:
– Постойте!
Массовый Читатель постоял смирно.
– Вы… – впал в комплекс вины автор, – Вы заблудитесь на страницах настоящего художественного произведения. – Потом собрался с силами и спросил, как таксист: – Вам куда?
– Мне на Северный полюс, – смилостивился пассажир. – Туда, где наших бьют.
– Ваших… это кого же? – встревожился автор.
– Деткина, Мухры и Охотника.
Увы, худшие подозрения автора сбывались… Исправлять что бы то ни было казалось уже поздно, но автор попытался попытаться:
– Видите ли… они… они не вполне, как бы это сказать, «ваши». Они другие совсем.
– Другие? – расхохотался Массовый Читатель. – Ты говори, да не заговаривайся! Они ведь за идею, так? Значит, наши!
– Ах, да за какую идею! – рассмеялся автор. – Идея идее рознь…
Массовый Читатель посмотрел на него издалека – словно из будущего:
– Ты знаешь что… Идея у нас одна. Ты или вези на полюс, или пошел на хер.
– То есть… как это? – совсем просто не понял автор.
– А вот так! – прибегнул к расхожему объяснению Массовый
Автор задумался и сказал – причем вслух, как привык:
– Если я уйду, тут вряд ли что состоится. В настоящем художественном произведении, я имею в виду… дальше!
– Все состоится в лучшем виде, – заверил его Массовый Читатель, – не дрейфь! Не будет тебя – придут другие. Наши дети будут жить лучше нас.
– У меня нет детей, – признался автор.
– Зато у меня есть, и они будут жить лучше тебя.
– Не сомневаюсь… – Автор вздохнул и мановением руки отправил Массового Читателя на Северный полюс, сказав при этом в сердце своем: «Тебя там только и дожидались!» …а впрочем, всецело положившись на Деткин-Вклеткина.
…Деткин-Вклеткин, откинув голову за спину, осторожно перегрызал веревку, которой были связаны его руки. Эскимос Хухры-Мухры, злою волею разодетой в пух и прах Бабы с большой буквы закованный в тяжелые оковы, негромко, но истово молился национальным богам. Случайный Охотник не мог и этого – из-за присутствия во рту кляпа.
Национальные боги не снизошли к эскимосу Хухры-Мухры, но Деткин-Вклеткин доперегрыз веревку и – освобожденный, как Прометей, – начал перегрызать тяжелые оковы Хухры-Мухры. Их он, разумеется, тоже перегрыз: тяжелые оковы пали на ледовитый пол юрты с таким грохотом, что Карл Иванович, внутренний эмигрант, спавший в юрте по соседству с темницей, сонно перевернулся с одного бока на другой:
– Небось, побег устраивают, дураки!
После этого, приобняв разодетую даже в постели Бабу с большой буквы, он опять засопел в три ноздри – в числе прочего имевшиеся на его широком лице, о чем как-то не хотелось сообщать раньше.
Спокойствие Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, объяснялось проще не придумаешь: накануне вечером он приручил, выдрессировал и нанял на работу пять голодных белых медведей, несших теперь дозор у входа в темницу – помещение склада, где содержались Деткин-Вклеткин, эскимос Хухры-Мухры и Случайный Охотник. Что должно было произойти в том случае, если заговорщики задумали бы совершить побег, гадать не приходилось: пять голодных белых медведей только того и ждали, время от времени злобно скрипя зубами о зубы же.
– Держать было надо тяжкие оковы свои! – сделал Деткин-Вклеткин замечание эскимосу Хухры-Мухры.
– У меня недержание оков, – оправдался Хухры-Мухры.
Сообща вынув кляп изо рта Случайного Охотника, они попросили его сказать что-нибудь, дабы проверить, в каком состоянии речевой аппарат. Речевой аппарат функционировал более чем нормально: Случайный Охотник без запинки прочитал «Илиаду», которую он со школьной скамьи подсудимого знал наизусть. С удовольствием вкусив эпопеи Великого Слепого, Деткин-Вклеткин впервые за много месяцев почувствовал себя сытым, а утонченный эскимос Хухры-Мухры, никогда в жизни не слышавший о битве за Илион, от остроты впечатления разрыдался до истерики – да так громко, что Карл Иванович, внутренний эмигрант, даже чертыхнулся во сне: