Давайте напишем что-нибудь
Шрифт:
– Небось, классиков читают, дураки!
И опять засопел в три ноздри.
Чтобы успокоить Хухры-Мухры, Случайный Охотник напрягся и – тоже наизусть – прочел вслух «Птичка Божия не знает». Птичка возымела на впечатлительного эскимоса в высшей степени положительное действие: тот успокоился сначала полностью, а потом – полностью и окончательно, как социализм. Деткин-же-Вклеткин понял, что переел и что опять будет мучиться желудком, но мужественно сказал, пряча отрыжку за спину:
– Попировали – и будет. Пора выбираться
– Сначала надо застрелить Карла Ивановича, внутреннего эмигранта, и зарубить Бабу его… с большой буквы, – сказал Случайный Охотник, вынимая из-за спины спрятанные там заблаговременно ружье и ледоруб Хухры-Мухры.
– Вот уж с радостью… – ухмыльнулся Хухры-Мухры и, приняв ледоруб, наточил его о всегда бывшее при нем точило. – Здорово острый стал… – сказал он, чуть поразмыслив. – Таким Бабу с большой буквы легко зарубать!
– Зарубать никого не будем, – пресек его мечтания Деткин-Вклеткин. – Нам руки нужны. Спички выкладывать.
– Руки оставим, – практично заметил Хухры-Мухры, с ностальгическим удовольствием в-прошлом-художника уже было представив себе Бабу с большой буквы эдакой Венерой Милосской.
Деткин-Вклеткин содрогнулся и сказал:
– Ужас!
– Эти два бугая все равно не станут спички выкладывать, – равнодушно заметил Случайный Охотник. – Они же вредители… отрицательные персонажи, как Вы до сих пор не поймете?
– Да все я понял давным-давно! – вздохнул Деткин-Вклеткин. – Но беда моя в том, что доверчив я…
– А напрасно! – покачал головой Хухры-Мухры, направляясь к выходу.
Злобный рык пяти белых медведей остановил его у порога.
– Что это за звуки? – не без интереса спросил Деткин-Вклеткин.
– Злобный рык нескольких белых медведей! – смазывая ружье кремом для сухой и нормальной стали, произнес будничным голосом Случайный Охотник, знаток окрестностей.
Хухры-Мухры, почесывая ухо ледорубом, вяло заметил:
– Пяти медведей, мой мальчик. А нас трое.
– По одной целой шестидесяти шести сотых медведя на душу населения и шесть в периоде, – подытожил любивший профессиональность в счете Деткин-Вклеткин.
Тут-то и обозначилось на северном ледовитом полу юрты среднестатическое существо без пола, возраста и национальных признаков.
– По одной целой двадцати пяти сотых медведя на душу населения, – с радостью пересчитал результат Деткин-Вклеткин и спросил: – С кем имею честь?
Существо вздрогнуло от непредсказуемого вопроса про честь и неожиданно для себя впопад сказало:
– Массовый Читатель.
Деткин-Вклеткин подошел к Массовому Читателю, потрогал голыми руками плотную поверхность внутренне чуждого ему тела и проговорил:
– Здравствуйте Вам… с кистью.
– Это как это? – сразу и навсегда оторопел Массовый Читатель.
– Ну, вот… – в никуда констатировал Деткин-Вклеткин. – Два раза слово «это» в одном предложении из трех слов! –
– Да я и так уже… – совсем потерял лицо Массовый Читатель, – читаю все, что попадается под руки!
Отыскав лицо Массового Читателя, укатившееся за любовно построенный Карлом Ивановичем, внутренним эмигрантом, штабель из спичечных коробков, Деткин-Вклеткин не то спросил, не то не спросил его:
– Шаловливые ручонки (?/!)
– Так ты и есть Деткин-Вклеткин! – вдруг узнал говорящего Массовый Читатель, укрепляя лицо на прежнем месте.
При слове «ты», в последнее время не принятом здесь, на ледяных просторах Северного Ледовитого океана, из рук эскимоса Хухры-Мухры выпал ледоруб, а из рук Случайного Охотника – ружье. Из рук же Деткин-Вклеткина ничего не выпало, потому как в руках у него и не было ничего… зато выпало кое-что изо рта, а именно следующее высказывание:
– Вы быстро сходитесь с людьми…
– Нормально схожусь, – деловито и ледовито, прямо как Карл Иванович, внутренний эмигрант, подтвердил Массовый Читатель. – С тобой вот сошелся уже. Сейчас с двумя другими сойдусь. Привет, Мухры… ты ведь Мухры?
– Я Хухры Мухры, – дистанцировался эскимос, явно испытывая состояние культурного шока.
– Чё, я тебя не знаю, что ли! – развязно подмигнув, хохотнул Массовый Читатель и оставил его в покое. – А ты, значит, Охотник?
– Случайный Охотник, – голосом учителя столичной гимназии уточнил тот. – И попрошу без… панибратства. – Было видно, что последняя фраза далась ему с сизифовым трудом… то есть практически не далась.
– Ой, потешные вы все! – резюмировал Массовый Читатель. – Прямо как живые!
– Что Вы имеете в виду под «как живые»? – не без гнева спросил Деткин-Вклеткин.
– Что имею, то и введу, – сострил Массовый Читатель, и от этой его остроты рафинированного Деткин-Вклеткина немедленно стошнило «Птичкой Божией».
– Вы… как бы… где росли? – вытерев рот полотняной салфеткой с инициалами, вовремя поданной ему Случайным Охотником, брезгливо спросил Массового Читателя Деткин-Вклеткин.
– Я рос на Дону, – с национальной гордостью великоросса начал Массовый Читатель, – в семье тружеников…
– Тружеников села? – не без подозрительности вмешался эскимос Хухры-Мухры.
– Вообще – тружеников… тружеников всего, – на минуту растерялся Массовый Читатель, но тут же и нашелся: – Моя мать была сучильщицей пряжи, а отец – прокатчиком стана! Правда, дед мой, лудильщик луда, происходит из сельской местности… но теперь это микрорайон Сызрани!
– Так я и знал… – вздохнул Хухры-Мухры и звучно, хоть и неточно, процитировал: – Блажен, кто сызрани был молод!