Давите их, давите
Шрифт:
Я сбил Прохора с ног, упал рядом.
Еще одна - только щепки полетели. Третья - длинная - прошла ниже, а потом глухо прошила дырявый толь на крыше.
И опять - почти глубокая тишина. Неясный, удаляющийся шорох - будто ветки скользят по одежде, все тише и тише. А затем, уже не таясь, - хлоп, хлоп - дверцы машины, вспыхнувший свет фар, рев движка и постепенное его угасание в лунной ночи.
Все: концерт по заявкам трудящихся окончен.
Предупреждение последнее сделано, намек понят.
И
Прибежали Саныч с ружьем и Яна в одеяле.
– Живы?
– спросил Саныч, оглядел, посвечивая фонариком, стену.
– Ты где стоял? А Прохор? В вас не целил - предупреждение послал.
– Провел ладонью по стене.
– Восстановлению не подлежит.
Яна распахнула одеяло, набросила его край мне на плечи.
– Ты почему босиком? С ума сошла!
Я сбросил сапоги.
– «Милосердие-44», - фыркнула Яна, имея, наверное, в виду размер, но в сапоги влезла. До пояса.
И мы пошли домой, досыпать. Сегодня больше не потревожат, реакции будут ждать.
Яна, прижавшись к моему боку, гулко бухала болтавшимися на ногах сапогами по промерзшей земле, наступала мне на ноги…
Утром мы собрались на терраске, Саныч зарплату нам выдавал. Стояли в очереди, переругивались, все путем.
– А чего так рано, дядь Сань?
– поинтересовалась склочница Яна.
– У меня оплата понедельная, с учетом инфляции, - успокоил ее Саныч.
Мы, конечно, оценили его заботу и такт, расписались, как положено, в ведомости.
– А премиальные?
– намекнула Яна, пересчитывая бумажки.
– А за вредность?
– Премиальные - согласен, положено, - поскреб в затылке наш работодатель, эксплуататор наемной рабочей силы, припертый к стене профсоюзом.
– А вредность при чем? Живете на свежем воздухе. За квартиру не платите. Питаетесь экологически чистыми продуктами. По себестоимости…
– А бандиты кругом?
– Яна уперла руку вбок.
– А Прохор? Того не стоят?
– Ладно, - согласился Саныч, - насчет Прохора - убедила. В следующий раз прибавлю. Если доживем. А у тебя, - это Прохору, - у тебя вычту стоимость двух поломанных лопат…
– И яиц битых, - добавила Яна.
– Потом он еще скворечник разорил - опять же убыток.
– На!
– Прохор демонстративно припечатал перед ней к столу свою зарплату.
– Подавись!
Яна хладнокровно забрала его деньги:
– И правильно поступил, от тебя один урон в хозяйстве. Ну, скажи, куда бы ты свой гонорар кинул? Небось на девок?
– А ты - на шпильки?
– А я, - гордо выпрямилась Яна, как Жанна д'Арк, - а я - на общее дело пожертвую.
Не обратили мы внимания на эти слова. А зря, стало быть…
После раздачи пряников Саныч с заехавшим за ним Андреем снова собрались вербовать
Вернулись мы наскоро, уже смеркалось. Сваленные стволы нужно было очищать от сучьев, распиливать, выволакивать на дорогу. Да еще застряли в канаве, пришлось разгружать воз, откатывать бревна вручную на ровное место, снова нагружать телегу.
Добрались до усадьбы. Выпрягли лошадь. Ввалились - голодные - на кухню.
– Ну вот, - сказал Прохор.
– Избаловал ты ее. Распустил. Потакаешь капризам. Позволяешь ей твоих друзей оскорблять, А плита у нее холодная, и воды в рукомойнике нет, передник валяется в неположенном месте…
Прервал его ябеды вернувшийся с вербовки Саныч, похвалился:
– Пятерых бойцов набрали, семь стволов общим счетом, шестьдесят патронов, да кое-что в резерве имеем. Разнесем Махнотино войско! А где Яна? Покушать бы…
– А разве она не с вами?
– ужаснулся Прохор.
Вот оно, стало быть!
Я сорвал со стены ружье и патронташ, выбежал во двор и вскочил на белого вороного коня.
– Ты куда?
– ухватил меня за ногу Саныч.
– За Яной!
– Да вот же она, - он кивнул на ворота, в которые важно вплывала Яна - сумка через плечо, руки за спиной - довольная!
Я упал с лошади, побежал ей навстречу. За мной семенил Прохор.
Яна шла ко мне, улыбаясь. Что-то предвкушала. Но явно не то, что я ей готовил.
– Где бегала, душа моя?
– ласково спросил я.
– Ты полегче, вежливей, - пригрозил мне Прохор.
– Закрой глаза, открой рот, - сказала Яна.
– И протяни руку.
В мою послушную ладонь лег тяжелый, согретый Яниным теплом, пистолет капитана Ломтева.
Я взял его, покачал на ладони, сунул в карман куртки. Переглянулся с Санычем. Тот сломил хворостину и кивнул мне на скамью у крыльца.
Яна сразу все поняла, стала отступать, делая тщетные попытки прорваться под защиту Прохора.
Я схватил ее и уложил на скамью вверх попой, придавил, чтобы не брыкалась.
– Я же для нас старалась!
– орала Яна.
– Дядь Сань, я так тебе верила!
– Ты посмотри на меня, - я склонил голову.
– Что ты врешь?
– извивалась Яна.
– Тыуже был такой утром. Седина тебе идет! Да, Прош?
Саныч сунул мне хворостину:
– У меня рука не поднимется.
– Брюки снять?
– Да какие это брюки? Видимость одна.
Я занес над Яной карательную лозу. Но на руке повис Прохор.