ДАЙ БОГ, ЖИВЫМ УЗРЕТЬ ХРИСТА. Эссе о творчестве Евгения Евтушенко
Шрифт:
Обратите внимание, через какую массу великолепно, поразительно точно и образно нарисованных деталей – рябоватые тени, лопаты с бледно-голубым оттенком, петушиное пенье, собака, радостно прыгающая от ранней встречи с человеком, таянье ночи, первые голоса, звоны вёдер и заря – прошло пока тайное ощущение в себе творческой уверенности, что всё замеченное происходит с ним не зря.
Потом, сочинив уже множество стихов, поэт скажет:
Удивляюсь баржам бокастым,
самолётам,
Наделили меня богатством.
Не сказали, что делать с ним.
Не пройдёт и двух лет, как Евтушенко внесёт в это высказывание существенную поправку:
Большой талант всегда тревожит
и, жаром головы кружа,
не на мятеж похож, быть может,
а на начало мятежа.
Мятеж призывает к буйству, крови и разрушению, а начало мятежа – это отчаянное желание совершить поступок, пойти на риск, чтобы изменить что-то, дерзновенно призвать людей к добру – и только к добру, потому что поэт – служитель только правды, милости и добра.
В самом начале этого эссе мы процитировали первый опус Евтушенко – о его ребячьем желании «стать пиратом и грабить корабли». Имея в виду миролюбивый характер всех его первых стихов, можно смело говорить, что то желание было связано только с добром по-робингудовски: грабить богатых, чтобы отдавать богатство бедным. Этакое дерзновенное желание возникло у мальчугана Жени. И мы назвали первые сочинённые строчки его неосознанным пророчеством, как бы предвидением дерзновенного поэтического пути, связанного с большим, но оправданным, благородным риском. Действительно, Евтушенко никак не отрывал поэзии от доброты, и вот вам ещё одно четверостишие пятидесятых годов:
Пусть и в жизни красивое будет,
и красивое снится во во сне…
Я хочу вам хорошего люди.
Пожелайте хорошего мне.
Итак, рано и благодатно проснувшаяся в поэте совесть привела его к пониманию того, что гражданский дар поэта – это борьба, безоглядная битва за правду и справедливость, обличение зла и его приверженцев, искреннее сочувствие людей, терпящих унижение. Вообще-то, стихи Евтушенко надо бы приводить целиком (они гораздо больше говорят о жизни, чем выдержки из них), но жанр эссе ограничивает нас, и по этой причине – сдадимся ему на милость.
Сейчас мало уже осталось свидетелей небывалой славы Евгения Александровича в дни его кипучей молодости. Опубликованные стихи разрывались, как бомбы, правда, ничего, кроме восторга или возмущения не приносили. Восторга было несоизмеримо больше. Его шедевр «Окно выходит в белые деревья» переписывали – это считалось хорошим тоном. Но стихи этого стоили.
Окно выходит в белые деревья.
Профессор долго смотрит на деревья.
Он очень долго смотрит на деревья
и очень долго мел крошит в руке.
Ведь
А он забыл их – правила деленья!
Забыл – подумать – правила деленья.
Ошибка! Да! Ошибка на доске!
Стихи, понятно, не про арифметическую ошибку, а о житейской драме, о том, что от профессора ушла жена, и он, на старости лет, остаётся один-одинёшенек и очень сильно переживает это.
Уходит он, сутулый, неумелый,
Какой-то беззащитно неумелый,
я бы сказал – устало неумелый,
под снегом, мягко падающим в тишь.
Уже и сам он, как деревья, белый,
да, как деревья, совершенно белый,
ещё немного – и настолько белый,
что среди них его не разглядишь.
Пожалуй, после стихотворения Исаковского «Враги сожгли родную хату» это были единственные стихи, с такой болью и с таким сочувствием написанные о семейном горе человека. Потом в нашей поэзии появилось немало других, но, в основном, они принадлежали перу всё того же автора – Евтушенко.
Впрочем, нет таких тем, кроме критических, иронических, сатирических, которые бы герой нашего эссе не раскрывал без сердечного жара, без соучастия, без сочувствия. Кажется, гениальные строчки Тютчева о том, что «нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать» стали для него главной поэтической заповедью. Не приходит на память ни один классик, кто бы сказал о том, что раскрывать тему в произведении надо всегда интересно, нетрадиционно, необычно, хотя это было правилом для всех. И для Евгения Александровича стало нормой. Не встретите у него произведения, где бы два отмеченных нами кредо себя не проявили.
Давно не поёт моя мама,
да и когда ей петь!
Дел у ней, что ли, мало,
где до всего успеть!..
Были когда-то концерты
с бойцами лицом к лицу
в строгом, высоком, как церковь,
прифронтовом лесу.
Мёрзли мамины руки.
Была голова тяжела,
но возникали звуки,
чистые, как тишина…
Это из стихотворения «Мама». Да, был голос, был талант. Но время украло и то, и другое. И теперь по просьбе гостей споёт, скажут ей: «Молодцом!», но она убежит на кухню – и всплакнёт там. А потом её снова попросят…
Мама, прошу, не надо.
Будешь потом пенять.
Ты ведь не виновата —
гости должны понять.
Пусть уж поёт радиола
и сходятся рюмки, звеня…
Мама, не пой, ради бога!
Мама, не мучай меня!
Насколько проникновенные стихи! – слёзы из глаз выжимают. Но в сочетании «ради бога» – слово «бог» с маленькой буквы. Заметьте. Это нам вскоре пригодится. Ведь разговор у нас, в общем-то, о Боге в поэтическом творчестве.