Дай мне руку
Шрифт:
— Нет, малыш, чтобы другие понимали меня, «не такую». Без этого амулета буду я ходить как ты, «не такая», и никто не будет со мной разговаривать, будут думать, что я отсталая.
Девочка испуганно распахнула глаза и ткнула амулет обратно Вере:
— Забирай. Я не хочу, чтобы ты ходила не такая.
— У меня ситуация получше, чем у тебя, я писать умею, — грустно улыбнулась Вера, — умный дядя меня научил. А я могу научить тебя, хочешь?
— Слова писать, чтобы все читали и понимали? — озадачилась девочка, медленно приподняла плечи, развела руками, — читать мало кто умеет, только умные всякие,
— Ну, значит, у них будет повод научиться, — улыбнулась Вера, — это не сложно, если по чуть-чуть. Давай, я тебе напишу несколько слов, ты запомнишь и всех научишь. Смотри, это «здравствуйте», — она нарисовала рядом с кораблём простой иероглиф, — это «спасибо», это «любовь», это «радость», это «чай». Давай, нарисуем напротив картинки, чтобы легче запомнить и не перепутать.
Они стали рисовать, весело обсуждать, как лучше изобразить «спасибо», за стол ещё раз присел на секунду Артур, министр взял новый лист, прочитал, тяжко вздохнул и обречённо взялся за лоб, как будто на сегодня его уже доконали окончательно. Вера сочувственно посмотрела на него и решила закругляться.
— Ладно, чай остыл уже, давай допивать и пойдём. — Девочка кивнула, залпом выдула всю чашку и отставила, вытерла рот рукавом. Вера кивнула ей на раскраску: — Забирай, будешь маму дома учить.
— Нельзя, — качнула головой девочка, — мама говорит, чужое брать нельзя.
— Какое же это чужое? Это подарок.
— Всё равно нельзя, подарки просто так не бывают.
— А как же ты учиться писать будешь?
— Я всё запомнила, — решительно нахмурилась девочка и с сожалением отодвинула раскраску.
— Хм, — Вера задумалась, — ну подарки, ладно, нельзя брать. Но делиться с друзьями можно?
— Да, — немного подумав, кивнула девочка, — делиться надо, это хорошо и правильно.
— Вот, значит, я с тобой поделюсь, у меня много.
— Мама говорит, делиться можно, когда не последнее, последнее отдавать нельзя. Можно отломать от последнего, или дать откусить, но совсем вообще отдать нельзя, примета плохая.
— Хорошо, дам откусить, — улыбнулась Вера, вырывая из раскраски половину страниц, — на. И от блокнота, вот, тоже откусим, — она высыпала на стол маленькие блокноты и карандаши, — половину пачки простых карандашей откусим, вот твоё, вот моё. От блокнота страничек откусим. Тёрка надо? Откусим. И мелки поделим. Это тебе, это мне.
— Ты мне весь синий отдала, так нельзя! Как ты будешь море рисовать, без синего?
— Ладно, и синий разгрызём, — Вера стала решительно ломать мелки пополам, переломала все, ссыпала половину в бумажный пакет и вручила: — На! Всё, я довольна.
— Ты-то чего довольна? — смущённо засмеялась девочка, — отдала половину…
— Так делиться всегда приятно. Правда же?
— Правда, — кивнула девочка, осторожно взяла пакет и прижала к себе, — я буду хорошо учиться. Спасибо, — посмотрела на мыслеслов, потом осторожно скосила глаза на министра Шена, нахмурилась, слезла с лавки и стала напротив министра. Посопела, потопталась, потом низко поклонилась и сказала:
— Спасибо вам, добрый господин, что нашли ухана. И что учите Веру читать, чтобы она не была, как я, не такая. — Вернулась к Вере и протянула
— Хорошо. Идём? — Вера надела амулет, собрала со стола огрызки мелков и раскрасок, сложила всё в единственный оставшийся пакет, расплатилась с торговцем и протянула девочке руку, она взяла и они опять пошли искать ухана.
Вера смотрела по сторонам, удивляясь тому, как смотрят на них люди. Буквально только что они готовы были откреститься от них, как от чумных, а сейчас смотрели с любопытством. Всё ещё со страхом, но теперь, по крайней мере, без брезгливости, иногда через плечо, иногда открыто. Раньше Вера в этом квартале не была и в местные лавки не заходила, торговцы были ей незнакомы, но они смотрели на неё так, как будто знали, кто она.
Свернув за угол, Вера рассмотрела в толпе пару знакомых ребят из отдела в неброской одежде, они изображали гуляк и смотрели сквозь неё. Девочка шла всё медленнее, вздыхала и сопела, после вопросительного взгляда Веры призналась:
— Боюсь, что мама ругаться будет, она не любит, когда я хожу.
— Я тебе дам амулет и ты ей расскажешь, почему ушла, она всё поймёт.
— Нет, она говорит, бояться не надо. А я очень боюсь. Почему мужчины бьют женщин?
— Глупые потому что и слабые. Хотят, чтобы их любили, но сами любить правильно не умеют.
— А по-моему, они просто злые.
— Все, что ли?
— Все, — девочка посопела, пожала плечами, — ну, есть некоторые не злые, но всё равно. Вдруг они тоже будут?
— Над этим надо работать. Учить их понимать и любить правильно, и самой учиться их понимать. Тебя же бабушка как-то без слов понимает? Вот как-то так.
— Нет, — надулась девочка. — Я всё равно буду бояться их.
— Хочешь сказать, если твоя мама встретит кого-то, кто будет её любить, ты будешь против?
— Да.
— А если он будет хороший?
— Не будет. Я буду бояться.
— Тогда над тобой тоже надо работать, — улыбнулась Вера, девочка надулась и зашагала быстрее.
Впереди показалась группа людей, собравшихся на крыльце под вывеской с ножницами и сидящей на них огромной красной бабочкой. Вся вывеска издалека настолько смахивала на удивлённую ушастую рожу, что Вера с трудом сдержала смех. Их заметили, от толпы отделилась молодая женщина в висящей мешком серой одежде, бросилась к ним, издалека начиная кланяться и вжимать голову в плечи, скороговоркой извиняясь за дочь, за её болезнь, за пыль на дороге и, похоже, за весь мир. Вера пыталась вставить хоть слово в её монолог, но женщина не давала ей рта раскрыть, непрестанно кланяясь и треща о том, как она виновата, что не уследила за дочерью и та доставила проблемы благородной госпоже.
Вера в который раз попыталась сказать, что никаких проблем нет, но женщина в который раз не пожелала её слушать. Вероника посмотрела на девочку, на лице которой было написано, как ей стыдно за мать и уже и за себя, посмотрела на министра Шена с умоляющим выражением «это когда-нибудь кончится?». Он скорчил недовольную физиономию: «вы сами виноваты», Вера закатила глаза: «я прониклась и осознала, что делать-то теперь?». Министр на секунду прикрыл глаза, как будто обещал себе, что спасает эту глупую женщину в последний раз, шагнул ближе к ней и гаркнул: