Дай мне знать, если все еще…
Шрифт:
Объявили посадку. За три часа, проведенных в самолете, десятки раз в голове проносилась мысль: «Пока я не вижу тебя, не смогу поверить». Я уснула. Казалось, проспала половину пути, на самом деле – десять минут. Гул в голове, тяжелые веки, соленые губы. Это все, из чего я сейчас состояла целиком и полностью. В момент пробуждения, на долю секунды, мне показалось, что я возвращаюсь домой и вот, совсем скоро, увижу всех и смогу крепко обнять. Только я забыла, что на мои объятия ты больше никогда не ответишь.
Мамино лицо было бледным, взгляд – отсутствующим, а соленый вкус на щеках возвращал
– Ее больше нет.
– Как это случилось?
– Ты с дороги. Проходи, у нас будет много времени.
Мама не плакала. Нет. Как и я. Когда не видишь – не осознаешь. Я до последнего момента не знала, смогу ли бросится в безответные объятия, но перешагнув порог спальни, поняла – ее здесь нет.
– Но она не болела! – я все еще держалась, но голос становился громче и был близок к истерии.
– Врачи не говорят точно. Мы запретили… Ну, ты поняла, о чем я. Не хотим, нет. Не нужно издеваться. Скорее всего, тромб. Он оторвался. Сердце. Маша стучала в окна, люди услышали, поднялись наверх и рассказали, как открыть дверь.
Маше шесть лет. Это моя крохотная сестра, и что ей пришлось пережить, я не могла вообразить. Мурашки пробегали от одной мысли: «Как маленький ребенок увидел собственными глазами смерть?» Машу увезли к дяде. Говорят, она ничего не спрашивает о бабушке, играет с игрушками, и улыбка не сходит с ее лица. Она уверена, что бабушка еще сотни раз выйдет с ней на прогулку, испечет пирог с абрикосовым джемом и слепит вишневые вареники, самые пышные и самые сочные. Таких больше никогда и никто не сделает.
– Завтра в двенадцать часов ее привезут. Будут самые близкие. Наверное, и коллеги, мы уже сообщили.
Слезы текли ручьем. От услышанного меня бросило в пот, затем едва ощутимая дрожь «прошлась» от кончиков пальцев рук и через все тело – до стоп. Мне казалось, что сейчас эта дрожь должна «выйти», но она накатывала с новой силой, а солоноватость губ делала их слишком разбухшими и слишком безобразными.
Я вспомнила, как ты говорила мне: «У царя Соломона был перстень, а на нем надпись: «И это пройдет»». Ба….. Бабушка, родная моя! Но ведь это не пройдет никогда! Раны не заживают. Они зарубцовываются.
Этот день был как в тумане. Я видела много лиц. Знакомых и абсолютно незнакомых. На всех был отпечаток боли и сопереживания. И только на ее лице – спокойствие и легкая улыбка. Много солнца и тепла в награду за твою заботу, которой ты окутывала всех нас.
– Он забрал ее с собой. Когда люди очень сильно любят друг друга, так бывает. Крепись, деточка.
– Она ушла в великий праздник. А так уходят только самые лучшие. Берегите себя, она не хочет, чтобы вы плакали. Она уже с ним. Они счастливы.
Полгода назад ушел мой дедушка. Хотя, он не был для меня просто дедушка. Воспитание – от него. Прямота и целеустремленность – от него. А самые громкие мои победы – ему, в качестве благодарности за все. Он был мне как отец. Да, и отца давно нет. Самые дорогие мне мужчины ушли навсегда. Может быть, поэтому мне было так больно, когда с моей жизни ушел и Ты. Только Твой голос можно было услышать. В твоих объятиях можно было бы раствориться, стоит только захотеть. А хотелось? Невыносимо. Когда я представляла
– Я не хотела тебе говорить…
– Что?
Это был уже вечер одного из самых страшных дней в моей жизни. Мы попрощались с тобой, Ба… Я осознавала, что больше никогда не будет: твоих советов, твоих самых пышных пирожков с вишнями, твоих самых вкусных киселей и компотов, твоей улыбки. Поразительно, как ты умела улыбаться даже тогда, когда не оставалось сил даже подняться с дивана, после тяжелого дня. Ты так любила землю. Ты так любила радовать нас плодами своего труда не ней. А мы так любили тебя.
– Он живет с Вероникой. Нет, ты ее не знаешь.
– Пускай живет.
Когда тебе «бьют» по голове, первый удар воспринимается очень болезненно. Второй – практически не ощущается. Так сейчас происходило и со мной. Меня «ударили» новостью о тебе, Ба. А теперь, вторая новость, которая просто пришлась уже по больному месту, и у меня не осталось для нее никаких реакций.
– Он просил у меня твой новый номер.
– А ты?
– А я сказала, что не знаю. Ты же просила, чтобы никому-никому. Вот я и…
– Правильно. Спасибо.
– Все?
– А что еще?
– Странно. Ты же за него сама спрашивала у меня. Как только созванивались или списывались – так и спрашивала. А сейчас у тебя какое-то странное безразличие. Хотя да, извини… Тебе не до этого.
– Никогда больше не говори мне о нем. Ладно? Даже, если я сама спрошу.
– Ладно. А твой номер?
– Никому, как и договаривались.
– Ладно…
Глава V
Он твердо решил, что теперь – никогда. Никогда он не будет в голове прокручивать киноленту, где в каждом кадре – ее пышные вьющиеся волосы и нежная улыбка в глазах. Это знакомство было таким шаблонным, таким нелепым, но в Нем он хотел найти спасение. Вероника написала ему сама. Как это часто бывает, знакомство в социальных сетях заканчивается реальной встречей. А реальная встреча – поиском точек соприкосновения. Дальше – первый секс, который дарит небольшую дозу эйфории. И затем – соединения двух измученных душ. У каждой души свой болевой порог и своя трагедия. Только вот никто и не догадывался, что две измученные души никогда вместе не обретут счастья.
Они жилы уже три месяца вместе. Киноленты совсем исчезли из головы. Но она умудрялась прийти во сне, и «вскрывала» рану, которая только-только начинала затягиваться. Как-то раз он назвал Веронику ее именем.
– Алиса, напомни….
И застыл. Имя было произнесено настолько громко и выразительно, что отпираться не имело смысла.
– Алиса?
Глаза Вероники начали наполняться слезами. К слову, легкая краснота белков была видна даже до произнесенного им. Она плакала слишком часто, чтобы белки успевали «избавиться» от красных прожилок. Но она боролась. Ей хотелось стать для него всем, а при каждом ее прикосновении Он находил повод, чтобы убрать ее руки со своих волос или плеча.