Дай мне знать, если все еще…
Шрифт:
С отцом мне разрешали видеться. Да, дедушка был против. Но он молчал. Только иногда с комнаты доносились обрывки фраз во время разговора мамы и дедушки. С этих обрывков я складывала для себя целый текст, из которого исходило, что отец ничего не делает для моего воспитания и лучше бы мне видеться с ним как можно реже. Запретить наши встречи никто не смел. Отца я очень сильно любила. Это была самая искренняя любовь, которая доступна только детям. А еще, во взрослом возрасте, она доступна израненным душам, которые смогли пройти все испытания и исцелились.
– Дважды в одну реку…
– Мам, не начинай. Я все поняла. Я взрослая девочка, ты помнишь?
– Помню. Взрослая, но глупая.
– А ты любила папу? – я никогда не задавала этот вопрос. Не решались, не было подходящего момента, не хотела трогать прошлое. А сейчас, было ощущение, что – пора.
Несколько секунд молчания, казалось, тянулись целую вечность. Я уже хотела повторить вопрос, когда прозвучал ответ, который я не ожидала услышать.
– Я не знаю, – на ее глазах были слезы.
Мне хотелось продолжать. Хотелось понять, почему так сложно дать определение любви и вообще, как понять, что это именно она. Но раскрывать рану, возле которой уже появилась еще одна, совсем свежая, я не могла.
– Извини. Не будем. Может как-то в другой раз. Когда ты будешь готова. Когда я смогу задать еще один вопрос. Сейчас не получается.
– А с кем же ты оставила…?
– Котенка?
– Котенка.
– Соседка. Она с радостью за ним согласилась посмотреть. У нее тоже, две кошки.
Портреты бабушки и дедушки теперь стоял рядом. Оба – с черными атласными лентами. Я смотрела на оба портрета и понимала главное: они любили друг друга и прожили счастливую жизнь. Для меня они были примером сплоченности, взаимопонимания и любви… Как там говорят? Именно до самого финального момента в жизни каждого человека. Она прожила без него полгода. Вернее, без двадцати дней полгода. И вчера никто не осмелился сказать, что она рано ушла. Все прекрасно понимали, зачем она ушла и к кому.
– Я прогуляюсь.
– Помни, о чем я тебе сказала, – мама решила «добить» в третий раз.
– Я тебя услышала с первого раза. Нет, я не собираюсь.
– И, если даже увидишь, вдруг, пройди мимо. Будет сложно, но для собственного благополучия.
– Да, я все поняла.
Обычно, я не выхожу на улицу без макияжа. Легкий тон, туш, иногда – помада. Сегодня мне не хотелось ничего: ни легкого тона, ни туши, ни помады. Правда, легкий тон нужен был, чтобы спрятать следы от слез, которые не прекращались и ночью. Утром мне удалось взять себя в руки. Именно утром мне всегда становилось легче. Казалось, что самое худшее – позади. Только вот тебя, Ба, я больше никогда не смогу обнять. Но ты всегда рядом, я это твердо знала.
После мая месяца, в котором я жадно глотала воздух в открытом окне и поспешно собирала чемодан, я вернулась впервые. Конечно, мне очень хотелось приехать раньше. И я буду жалеть, о том, что этого не сделала, Ба. Внутри я начинаю себя съедать мыслями: «Ты поставила выше всего своя Я. Ты не
Прошло меньше года, но что-то в этом городе изменилось. То, что раньше мне казалось помпезным и величественным, имело жалкое зрелище. Проходя мимо единственного в городе кинотеатра, я ощущала жалость. А ведь еще недавно, меня переполняла гордость и…. Да, меня переполняла любовь к Тебе.
– Алиса!
Тот самый момент, когда тебе хочется остаться незамеченной, но тебя, обязательно, заметят все. Знакомый мужской голос. Такой низкий, с мягким бархатом. Его я узнала сразу. Занавес открывается. Улыбка.
– Боже мой, как ты изменилась! Давно, надолго?
– Да ладно. Ничего я не изменилась, – искусственная улыбка в общении со старыми-добрыми знакомыми, меня всегда спасала. – Нет, я ненадолго. Бабушка, она…
– О, прости. Я не знал. Мои соболезнования.
– Спасибо. Ты как? Решил остаться?
– Да я вот завтра уезжаю. Нужно что-то менять. Этот город стремительно ведет к…
– Деградации, – перебила я.
– К деградации, – его роскошная улыбка опять напомнила мне то время, когда изо дня в день он усердно провожал меня домой. Даже тогда, когда я честно призналась, что в этом нет никого смысла. Как и нет никакого будущего. Общего будущего.
– Он знает.
– Прости, что ты спросил?
– Он знает. Это не вопрос.
– Я не понимаю, о чем ты, – я сказала эту фразу настолько убедительно, что смогла обмануть даже сама себя. Вот только глаза мои никогда не умели обманывать. По крайней мере, Ты так всегда мне говорил.
– Брось. Ты прекрасно поняла, о чем я говорю и о ком. Ты точно решила, что это…. Ну, ты точно решила, что больше не хочешь? Хотя, у него уже другая жизнь.
– И у меня другая. Жизнь. – Я сделала нарочно паузу.
– Тем лучше. Просто, Он звонил мне. Просил твой номер. Но, я же, действительно, не знаю твой новый номер. Как-то звонил тебе на старый. Тишина.
– Верно. Я его выбросила.
На самом деле, я не выбросила старый номер. Мне всегда казалось, что крайности – излишняя глупость. Или излишняя роскошь. Пока сама не сделала шаг, заступив за край.
– Так что, может, встретимся вечером? Завтра я уеду. Мы не виделись… Сколько мы не виделись?
– Около года, – ответила я лаконично.
– Точно, около года, – он нахмурил лоб и на секунду задумался. Слушай, а мне казалось, что не виделись всего-то месяц. Тем более, нужно встретиться и посидеть, как…
– Как год назад, – подхватила я. Не нужно. Поверь мне, это очень плохая затея.
– Как скажешь. Уговаривать тебя не имеет смысла. Если ты говоришь «нет», то никакие уговоры не действуют. Я помню, – он улыбнулся широко и настолько искренне, что за несколько секунд, пока его лицо украшала эта улыбка, в голове пронеслись десятки моментов прошлого.