Дай пять
Шрифт:
Я сунула чек обратно в сумку.
– Думаю, я попридержу его. У меня чувство, что из–за этого чека люди мрут как мухи.
– Это серьезно, – заметил Шемпски.
Я вернулась в машину с ужасным чувством, сама не знаю, почему. В банке не случилось ничего тревожного. Рядом с «порше» никто не припарковался. Ни Торчка. Ни Рамиреза, насколько я видела. Все же какое–то неуютное чувство. Как будто что–то забыла. Или кого–то увидела. Я открыла машину и посмотрела назад в сторону банка. Это был Шемпски, скорее почувствовала я. Он стоял в стороне от банка, курил сигарету и смотрел на
Единственная странность – то, что у Аллена Шемпски обнаружилась самая настоящая вредная привычка. И наличие плохой привычки для Аллена можно считать взлетом индивидуальности. Шемпски был хорошим, совершенно неприметным парнем, который никогда никого не обижал. Я его с трудом смогла вспомнить. В школе он всегда находился в задних рядах и никогда не высовывался. Тихо улыбался, никогда ни с кем не спорил, всегда аккуратный и чистый. Он был похож на хамелеона, который способен принять цвет стены, на которой сидит. Зная Алена всю свою жизнь, я с трудом могла назвать цвет его волос. Возможно, мышиный. Не то чтобы Аллен был похож на грызуна. В общем–то он был вполне привлекательным парнем средней внешности с обыкновенным носом, нормальными зубами, обычными глазами. Среднего роста, среднего телосложения, и, я полагаю, среднего ума, хотя не было способа точно проверить.
Он женился на Морин Блам через месяц после окончания Райдер колледжа. У него было двое маленьких детей и дом в районе Гамильтон. Я никогда не проезжала мимо его дома, но готова поспорить, он тоже непримечательный. Возможно, это не так уж плохо. Может, и хорошо быть незапоминающимся. Голову даю на отсечение, что Морин Блам Шемпски не пришлось бы беспокоиться, что ее преследует Бенито Рамирез.
Меня ждал Торчок, когда я вернулась к своему дому. Он сидел в своей машине на стоянке и выглядел раздраженным.
– Что это за «порше»? – подойдя, поинтересовался он.
– Взяла на время у Рейнджера. И если ты прицепишь к нему отслеживающее устройство, он не будет счастлив.
– А ты в курсе, сколько стоит такая машина?
– Много?
– Может, больше, чем ты захочешь платить, – предположил Торчок.
– Надеюсь, это не тот случай.
Он взял один из пакетов с продуктами и проследовал за мной по лестнице.
– Ты сходила в банк, как говорила?
– Угу. Побеседовала с Шемпски, но не узнала ничего нового.
– О чем ты с ним говорила?
– О погоде. Политике. О том, как беречь здоровье.
Я прижала пакет к бедру и, балансируя, стала открывать дверь ключом.
– Черт, ну ты и штучка. Никому не доверяешь, верно?
– Я не доверяю тебе.
– Я бы тоже ему не доверял, – произнес Бриггс из гостиной. – У него такой вид, словно он подхватил венерическую болезнь.
– Кто это? – поинтересовался Торчок.
– Это Рэнди, – ответила я.
– Хочешь увидеть, как он исчезнет?
Я глянула на Бриггса. Да, соблазнительное предложение.
– Как–нибудь в другой раз, – сказала я Торчку.
Торчок распаковал свою сумку и сложил все на кухонную стойку.
– У тебя какие–то
И им всем далеко до моей родни.
– Я накормлю тебя ланчем, если скажешь мне, на кого ты работаешь и почему интересуешься Фредом.
– Не могу. Кроме того, думаю, ты меня все равно накормишь ланчем.
Я приготовила консервированный томатный суп и сырные бутерброды на гриле. Бутерброды – потому что их мне очень захотелось. А суп приготовила из соображений, что не помешает иметь чистую банку из–под супа про запас для Рекса.
Где–то в середине ланча я сидела и смотрела на Торчка, и у меня в голове эхом отозвались слова Морелли. «Я работаю с парочкой ребят из министерства финансов, которые заставляют меня выглядеть бойскаутом», – сказал он. Хор в голове пропел «Аллилуйя», и на меня снизошло божье озарение.
– Черт возьми, – воскликнула я. – Да ты работаешь с Морелли.
– Я ни с кем не работаю, – открестился Торчок. – Я работаю один.
– Это куча свинячьих какашек.
Уже не впервые Морелли встревает в мои дела и утаивает это от меня, но впервые он послал кого–то следить за мной. Как это непревзойденно низко даже для Морелли.
Торчок вздохнул и отставил тарелку.
– Значит ли это, что я не получу десерт?
Я вручила ему один из оставшихся шоколадных батончиков.
– Я в депрессии.
– А сейчас–то что?
– Морелли – подонок.
Торчок взглянул на шоколадный батончик.
– Я же сказал, что работаю один.
– Ага, а еще говорил, что ты букмекер.
Он поднял глаза.
– Ты точно не знаешь, что это не так.
Зазвонил телефон, и я схватила трубку прежде, чем сработал автоответчик.
– Эй, Кексик, – произнес Морелли. – С чем ты хочешь пиццу сегодня вечером?
– Я ничего не хочу. Никакой пиццы. Никаких тебя, меня и пиццы. Даже не звони мне, ты, низкое, гнусное, омерзительное собачье дерьмо, тварь перелетная. – И бросила трубку.
Торчок ржал.
– Дай, догадаюсь. Это был Морелли.
– А ты! – Заорала я, тыча в него пальцем и скрипя зубами. – Ты не лучше.
– Я пошел, – заявил Торчок, все еще подражая мистеру Хиханьки–хаханьки.
– Итак, у тебя всегда проблемы с мужиками? – спросил Бриггс. – Или это дело последних дней?
* * * * *
В шесть часов я в вестибюле поджидала Рейнджера. Вся из себя чистая и надушенная, а на голове прическа в стиле «сексуальный беспорядок». «Местечко Майка» – спортивный бар, облюбованный бизнесменами. В шесть часов его заполнит толпа в деловых костюмах, наспех перехватить спортивный канал и выпивку, чтобы расслабиться перед тем, как разъехаться по домам. Поэтому я тоже выбрала «костюмный» вид. Надела «Чудо–лифчик», творящий чудо, белую шелковую блузку, расстегнутую впереди до застежки волшебного бюстгальтера, и черный шелковый костюм с юбкой, подвернутой на талии с расчетом продемонстрировать как можно больше длину ног. Я прикрыла непорядок на талии широким ремнем из искусственной кожи леопардовой расцветки и сунула ноги, одетые в колготки, в туфли–лодочки типа «трахни–меня» на четырехдюймовых каблуках.