Дай пять
Шрифт:
– Мы пришли посмотреть, нет ли тут каких–нибудь работающих здесь с тобой подозрительных личностей, – пояснила Лула.
Леона посмотрела на нас испуганно: – В банке?
– Ну, возможно «подозрительные» не то слово, – успокоила я ее. – Не может ли кто здесь иметь связи с людьми, не совсем законопослушными?
Лена закатила глаза.
– Да почти все. Марион Беддл была Гризолли до того, как вышла замуж. Вы знаете же Вито Гризолли? И еще Фил Зак в ипотечном отделе живет рядом с Си Бернштайном, адвокатом, которого
– Давай подойдем с другого боку. Есть здесь кто–нибудь, кто выглядит слишком преуспевающим для такой работы. Знаешь, у кого, типа, появилось слишком много денег? Или кто–то отчаянно нуждающийся в деньгах? Кто любит азартные игры? Или дорогие наркотики?
– Хмм. Трудный вопрос. У Энни Шуман больной ребенок. Что–то с костями. У нее много счетов от докторов. Парочка народу играет в лотерею. Я одна из них. Роза Уайт любит ездить в Атлантик–Сити и играть на автоматах.
– Не пойму, зачем тебе все это знать, – сказала мне Лула.
– Нам известно о трех компаниях со сверхсчетами. Мы думаем, что есть вероятность открытия этих счетов, чтобы держать нелегальные деньги. Поэтому, возможно, есть веская причина, что счета открыли здесь.
– Типа, кто–то здесь в банке в доле, – сообразила Лула.
– Я вижу, куда ты клонишь, – догадалась Леона. – Вы предполагаете, что мы отмываем деньги. Деньги, приходившие на те счета, о которых ты спрашивала меня, почти немедленно уходят.
– Я точно не знаю, отмывание ли это, – сказала я. – Куда уходят деньги?
– Этого я не знаю, – ответила Леона. – Тебе нужно какое–нибудь должностное лицо в банке. И наверно, тебе не скажут. Я уверена, что это закрытая информация. Тебе нужно поговорить с Шемпски.
Мы поторчали там минут пятнадцать, но Шемпски так и не материализовался.
– Может, стоит отправиться за парнем, избившим жену, – предложила Лула. – Спорим, он сидит себе в гостиной, пьет пиво, ничтожество такое.
Я взглянула на часы. Полдень. Наверняка этот Кеньон Лалли только что встал. Безработные пьяницы обычно поздно просыпаются. Может, удобный момент взять его тепленького.
– Ладно, – согласилась я, – прокатимся.
– Очень удобно появиться на «БМВ», – заявила Лула. – Все в микрорайоне решат, что ты наркодилер.
О, великолепно.
– Я знаю об этих сенсорах и все такое, – сказала вдруг Лула, когда мы проехали с полмили, – но мне все еще не по себе, когда я сижу рядом с тобой.
Я прекрасно понимала, откуда это у нее. Я сама чувствовала то же самое.
– Я могу завести тебя в контору, если тебе так неудобно.
– Черт, нет. Не так уж я боюсь. Просто, знаешь ли, заставляет задуматься. Что–то вроде, как когда я была «про». Никогда не знаешь, когда очутишься в машине с каким–нибудь маньяком.
– Должно быть,
– Большинство клиентов мне попадались повторно, так что было не так плохо. Самое худшее – торчать вечно на углу. Не важно, жарко, холодно или дождь идет, но ты должна там стоять. Большинство народу думает, что труднее всего проводить время на спине, но нет, самое ужасное – это стоять на ногах день и ночь. У меня варикоз на ногах от этой круглосуточной вахты. Я догадываюсь, что будь я лучшей «про», то на спине проводила бы времени дольше, чем на ногах.
Я свернула из Ноттингэма на Гринвуд, повернула направо и пересекла железнодорожные пути. Трентонские поселения на субсидиях всегда напоминают мне лагеря для военнопленных, и во многих отношениях так оно и есть. Хотя, сказать по правде, не могу утверждать, что это худшее из того, что я видела. Куда предпочтительней, чем Старк Стрит, к примеру. Я предполагаю, что изначальная задумка состояла в жилищах, утопающих в садах, но на деле оказалось, что это бетонные и кирпичные коробки, присевшие на утрамбованной грязи. Если мне потребовалось бы описать этот район одним словом, я бы выбрала убогий.
– Нам нужно следующее здание, – напомнила Лула. – Квартира 4Б.
Я припарковалась за углом за квартал отсюда, так, чтобы нас не увидел Лалли, вышла и изучила фото Лалли.
– Отличный ход с бронежилетом, – заметила Лула. – Может пригодиться, когда являешься к новым соседям с подарками.
Небо было пасмурным, и по дворам носился ветер. На улице стояли несколько припаркованных машин, но не было ни души. Ни собак, ни детей, ни сидевшего на крылечках народа. Словно город–призрак, а архитектором его значился Гитлер.
Мы с Лулой прошли к 4Б и позвонили.
Дверь открыл сам Кеньон Лалли. Ростом он был с меня, носил низкие узкие джинсы и теплую футболку. Волосы торчком, небрит. И вид, как у мужика, который шлепает женщин направо и налево.
– Что? – сказала Лула, увидев его.
– Нам не нужно тут печенье от девочек–скаутов, – заявил Лалли. Потом захлопнул дверь.
– Ненавижу, когда люди так делают, – возмутилась Лула.
Я снова позвонила, но никто не откликнулся.
– Эй! – завопила Лула. – Агенты залогового правоприменения. Откройте дверь!
– Пошли в задницу, – завопил в ответ Лалли.
– К черту с этой чепухой, – произнесла Лула, пнула ногой дверь, и та со стуком распахнулась.
Мы так обе удивились, что просто встали как вкопанные. Никто из нас не ожидал, что дверь откроется.
– Бюджетное правительственное жилье, – наконец, выдала Лула, покачав головой. – Заставляет задуматься, верно?
– Вы заплатите за это, – пригрозил Лалли.
Лула встала, засунув руки в карманы куртки. – Это ты мне? А ну–ка иди сюда, мистер Крутой Парень, разберемся.