Дай тебя забыть
Шрифт:
Я опешила от подобного откровения. Выходит, Максимов всё это время винил меня в смерти Костика?! Но почему? Или все дело в том, что я являлась живым напоминанием того, что брата больше нет?
— Ты не смеешь мне говорить подобное! — гневно прорычала. — Это я потеряла в той аварии все! Свою семью, любящих меня людей, детство, в конце концов!
— Да что ты говоришь?! — снова передразнивал мои интонации Макс, отчего захотелось съездить ему по роже. — Твоя задница сидела в тепле, пока другим пришлось выживать. Но ты же у нас жертва, потому что девчонка, так, что ли?!
— Кто бы говорил, прихлебатель!
— Тебя заботить должно другое: под кого стелиться придется, — ударом под дых пришелся ответ парня.
— Костя бы тебе рожу набил! — выкрикнула, с трудом сдерживая слезы.
— Давай, разрыдайся, сопливая малолетка! — подначивал Паша. — А, знаешь, жаль, что твой братец в земле. Потому что тогда бы мне не пришлось делить с тобой одну крышу на двоих. К счастью, это ненадолго!
— Надеюсь, ты решил уйти из дома моего отца?! — с всей желчью, на которую только была способна, выплюнула в “братца”.
Максимов лишь расхохотался. По–дьявольски, до холодного пота и пробирающих, до самых костей, мурашек.
— Нет, дорогая “сестренка”! — едко бросил он. — Это ты скоро уйдешь из дома.
Снова эти пугающие ребусы-загадки! Когда же все это закончится?! Интересно, а если бы я попросила у Авдеева–старшего приют, например, он смог бы помочь? Сомневаюсь, по крайней мере, до моего совершеннолетия.
Крепко зажмурила глаза и начала уговаривать саму себя.
“Надо просто немного потерпеть, милая”, — мысленно повторяла фразу. — “Просто потерпеть”.
Скоро все прояснится. Один учебный год — и я уеду. Или полгода всего — и сбегу. Не важно куда. Девять классов за плечами есть, можно будет в ПТУ пойти, или вечернюю школу окончу.
Надеюсь, Константин поможет мне с документами. Или можно с повинной пойти к мадам–Дьявол, — она мне показалась женщиной очень умной, может, войдет в мое положение.
В конце концов! Мне же будет восемнадцать! Право голоса и все дела…
Кого, ну кого я обманываю?! Никогда я не выстою одна против этого мира, ведь он стал еще ужаснее с того момента, как я потеряла родных.
— Ты месяц делаешь за меня всю домашку, — прервал мои мысли сухой голос “братца”. — Убираешь в мое отсутствие комнату и моешь машину после каждого дождя, и, возможно, я не расскажу папочке о твоем гадком поведении.
— Шнурки поглажу и займусь, — выдала любимый фразу Костика и осеклась. — Я слышала, что тебе не с руки портить отношения с будущим отчимом. Так что, еще вопрос, кому выгоднее молчание: мне или тебе, братец?!
Накось, выкуси, сволочь!
***
Машина снова вильнула вправо и резко остановилась. В мои скулы впились мужские пальцы, сжимая лицо почти до боли и заставляя смотреть в холодные серые бездонные колодцы, в которых легко утонуть. Почему-то, в момент зрительного контакта, я напрочь забывала все обиды, и возникало лишь одно желание — смотреть вечность. А еще начинало остро покалывать кончики пальцев, которые помнили прикасания к чужому телу, и…
Вероятно, виной всему моя тоска по прежнему Максу — мальчику из детства, умноженная на наше с ним противостояние и необходимость жить в одном доме, обучаться в одной гимназии. Нас слишком много друг для друга, чтобы выходило просто игнорировать. Да и, чего уж там, я не хотела
Мой мозг никак не мог собрать пазл из-за нелогичности поступков Максимова, а я отчаянно нуждалась в полной картине происходящего. Может, Паша сохранил внутри себя какую-то обиду на меня, или на Костика? Отсюда и такое странное чувство вины передо мной, и нежелание общаться, граничащее с острой ненавистью, и разрушающим самого же парня презрением. При этом, он, словно в память о прошлом, проявлял заботу в отношении меня. Для чего?
— Все, что касается моей персоны — не твоего ума дело, сестренка, — ядовито выплюнул мне в лицо Макс, делая особый акцент на последнем слове. Эти слова больно ранили меня, но я старательно сохраняла маску чего-то среднего между насмешливостью и безразличием.
— Так мне и все равно, — ухмыльнулась. — Просто не надо мне условия ставить. Или ты думаешь, что жизнь в интернате — просто праздник?
Блондин отпустил меня, вальяжно развалился на своем кресле и расхохотался.
— Ты ничего не знаешь о жизни, всегда была аморфной глупышкой, — едко произнес Максимов. — И была в этом какая-то милота, что ли. Только кто бы мог подумать, что ты вырастешь в такую непроглядную дуру?!
Прикусила губу почти до крови, чтобы не разрыдаться. Прикрыла глаза и сделала долгий вдох носом. Выдохнула.
— Что, папкин цветочек, с девочками совладать не смогла в школе, да? Обижали тебя, сиротинушку. Еще и отче твой, аки последний козел, забыл про дочурку на шесть лет, да? — выстреливая колкими фразами, метко достигающими цели, продолжал издеваться надо мной “братец”. Не выдержав, я быстро выбралась из автомобиля, даже несмотря на дрожащие руки и подкашивающиеся ноги. Мне нужно было пространство, воздух и отсутствие Максимова, который, судя по хлопку двери, вышел следом.
— Представляешь, а меня вот, например, по судам таскали, — прилетело мне в спину, что заставило обернуться. Я смотрела на искаженную гримасу и пыталась понять: шутил ли блондин. Его выдавали глаза человека, находящегося на грани. Мне стало немного не по себе.
— Паша, я… — старательно подбирала слова, чтобы как-то вернуть парня в норму. Пусть бы лучше злился на меня, ненавидел, издевался, чем вот так саморазрушался.
— С четырнадцати официально работать начал — вот где сказка и романтика! — гримасничая, продолжал блондин, делая пару шагов навстречу. — А еще я отца за это время похоронил… Гребаного подлеца и предателя! — сорвался на крик, полный отчаяния, Паша.
Я видела его боль, не так — чувствовала, несмотря на физическое расстояние между нами. И меня отпустило. Нет, я не страдала мазохизмом, просто вдруг осознала, что все эти преднамеренные попытки оттолкнуть — как способ сдерживать собственную слабость.
Но разве человеку должно быть стыдно за то, что он просто умеет испытывать чувства?
Поддавшись собственному порыву, я сделала несколько быстрых шагов и крепко обняла Макса, буквально вжимаясь своим телом в парня. Максимов сразу попытался отстраниться, оторвать меня от себя, только я не намерена была сдаваться. Тридцать секунд объятий — говорят, это то, что нужно для счастья. Оставалось лишь выстоять, потому что это было нужно Паше, а мне было остро необходимо ему помочь.