ДайсМен или человек жребия
Шрифт:
— Люк — такой ин… ин… теллектуал, — выговорила она. — Я вот — даже не жалкий гуманитарий [27] , а он изучал… изучал…
— Изучал мочу и кал, — в рифму добавила Лилиан, и обе захохотали.
Вот объясните мне, почему я могу предаваться тихому отчаянью изящно, достойно и с совершенным самообладанием, а почти все известные мне женщины с немыслимым упорством желают предаваться тихому отчаянью так шумно? Я всерьез задумался над этим вопросом, как вдруг заметил, что Лил и Арлин ползут ко мне на коленях, руки стиснуты в мольбе.
27
В
— Спаси нас, о Повелитель Стула, нам скучно.
— Даруй нам слово!
Не представляете, как хорошо вернуться к уютному семейному очагу после трудного дня, проведенного среди психов.
— Повелитель, помоги нам, наша жизнь принадлежит тебе.
Созерцание двух пьяных женщин, ползущих на четвереньках и о чем-то умоляющих тебя, привело к неожиданному эффекту — спонтанной эрекции. Не самый полезный отклик в профессиональном или супружеском смысле, зато искренний. Впрочем, я почувствовал, что от мудреца ждут большего.
— Встаньте, возлюбленные чада мои, — сказал я мягко, и сам поднялся перед ними во весь рост.
— О, Повелитель, говори же! — сказала Арлин, продолжая стоять на коленях.
— Вы хотите спастись? Возродиться к новой жизни?
— О да! Хотим, ужасно хотим!
— Тогда испробуйте новый «АН with Вогах» [28] !
От хохота они со стонами и воплями повалились на пол, но тут же опять приняли коленопреклоненную позу:
— Мы пробовали, пробовали, но никакого сатори не обрели! — вопила Лил, а Арлин добавила: — Даже «Мистер Клин» не помогает.
28
Универсальное моющее средство с добавлением борной кислоты.
— Вы должны перестать беспокоиться, — сказал я. — Вы должны отдаться всему. ВСЕМУ!
— О, Повелитель, не здесь же, не при жене! — захихикали они, вертясь и подскакивая, как две воробьихи в любовном томлении.
— ВСЕМУ, я сказал! — пророкотал я раздраженно. — Отриньте всякую надежду, всякие иллюзии, всякое желание!
— Мы пытались.
— Мы пытались, но все еще желаем.
— Мы все равно желаем не желать, безнадежно надеемся и тешимся иллюзией, что можно жить без иллюзий.
— Оставьте, говорю вам. Оставьте все, включая и желание спастись. Уподобьтесь травам полевым, ибо они возрастают и вянут незаметно. Сдайтесь дуновению ветра.
Лилиан неожиданно поднялась и направилась к бару.
— Все это я уже слышала, — сказала она. — А дуновение бывает только из фена.
— Я думал, ты напилась.
— Минутку послушаешь твою проповедь — и станешь как стеклышко.
Арлин, все еще стоя на коленях, произнесла каким-то странным тоном, сощурившись за толстыми стеклами:
— Но я ещё не спасена. Но хочу.
— Ты его слышала, он сказал — оставь это.
— И в этом — спасение?
— Больше ему нечего тебе предложить. А Джейку?
— Джейку тоже нечего, но зато он по-родственному сделает мне скидку.
И обе засмеялись.
— Вы в самом деле пьяны или придуриваетесь? — спросил я.
— Я — в самом деле, а вот Лил уверяла, что обязана сохранить в целости свою дееспособность до твоего прихода. А поскольку Джейка все равно дома нет, вот я и дала своим способностям отпуск.
— Люк никогда не теряет ни одной из своих способностей: они
Она улыбнулась, сперва язвительно, а затем самодовольно и подняла стакан с мартини в издевательском тосте за мои дряхлые способности. Сохраняя достоинство, я неспешно прошел к себе в кабинет. Впрочем, бывают минуты, когда достоинства не прибавит даже трубка в зубах.
7
Покер в тот вечер был не покер, а просто несчастье. Лилиан и Арлин поначалу были чрезмерно веселы (их бутылка джина почти опустела), а после того, как несколько раз опрометчиво подняли ставки, впали в столь же чрезмерное уныние. Лил продолжала повышать еще более опрометчиво (за мои деньги), Арлин же пребывала в блаженном безразличии. Доктору Манну везло невероятно. Со скучающе-безразличным видом он повышал и выигрывал, поразительно удачно блефовал и снова выигрывал или же вовремя пасовал, теряя сущие пустяки. Он вообще хороший игрок, но такое везение в сочетании с его мягкими манерами придавало ему нечто сверхчеловеческое. А крошки от чипсов, по всему столу рассыпанные этим тучным божеством, еще сильней портили мне настроение. Лил, похоже, была рада, что везло доктору Манну, а не мне, но доктор Феллони, судя по тому, как ожесточенно она трясла головой, проиграв очередную ставку, тоже была сильно раздосадована.
Часов в одиннадцать Арлин попросила ее рассчитать и, оповестив о том, что, когда она в проигрыше, ее разом тянет и на секс, и в сон, удалилась в свою квартиру этажом ниже. Лил продолжала пить и, не складывая оружия, сорвала две крупные ставки в свой любимый семикарточный стад с игральными костями, снова развеселилась, нежно поддразнила меня, извиняясь за свою прежнюю раздражительность, поддразнила и доктора Манна за то, что он столько выиграл, а потом выбежала из-за стола в ванную, где ее стошнило. Вернулась через несколько минут, но продолжать игру была не расположена. Объявила, что от проигрыша, не в пример Арлин, у нее фригидность и бессонница, и пошла в постель.
Мы, трое психиатров, поиграли еще с полчаса, попутно обсуждая последнюю книгу доктора Экштейна, которую я блистательно раскритиковал, и постепенно теряя всякий интерес к покеру. Около полуночи доктор Феллони сказала, что ей пора, доктор же Манн — вместо того чтобы попроситься к ней в попутчики — сообщил, что еще посидит, а домой поедет на такси. Проводив даму мы сыграли напоследок еще четыре партии в стад и, к радости моей, три я выиграл.
По окончании игры доктор Манн пересел с жесткого стула в пухлое мягкое кресло у длинного стеллажа с книгами. Я услышал, как спускают воду в туалете, и подумал, не стало ли Лил опять плохо. Доктор Манн достал, прочистил, набил трубку, проделывая все это как машина, работающая на минимальных оборотах, причем в замедленной съемке, присосался к мундштуку лет примерно на сто, раскурил и — бум! — подорвал средней мощности, не более чем в полмегатонны, ядерный заряд, от которого книги на полках заволокло дымом, а я содрогнулся.
— Как продвигается твоя книга, Люк? — спросил он. У него был низкий, хрипловатый капитанский голос.
— Никак не продвигается, — ответил я из-за покерного стола.
— М-м-м…
— Боюсь, ничего стоящего из нее не выйдет…
— Пф-ф-ф…
— Когда принимался, полагал, что переход от садизма к мазохизму может привести к чему-нибудь значительному, — сказал я, водя пальцем по зеленому бархату столешницы. — А он ведет только от садизма к мазохизму. — И улыбнулся.
Слегка попыхивая трубкой и глядя на висящий напротив портрет Фрейда, он спросил: