ДайсМен или человек жребия

Райнхарт Люк

Но вышло так, что месяц назад один из них напал на санитара с восьмифутовой скамейкой и в процессе успокаивания заработал три сломанных ребра, тридцать два шва и грыжу. Поскольку пятерым санитарам, усмирявшим его, досталось еще больше, возможные обвинения в жестоком обращении с больными показались совершенно беспочвенными, а его, подлечив, перевели в больницу особо строгого режима.

Доктор Манн посоветовал мне взять вместо него семнадцатилетнего юношу, которого собирались госпитализировать по поводу начинающегося религиозного помешательства и бреда величия: за ним стали замечать, что он склонен вести себя так, будто он Иисус Христос. Осталось неясным, считает ли доктор Манн всех иисусов мазохистами — или надеется, что мальчик может быть полезен для моего духовного здоровья.

Другой

пациент, негр по имени Артуро Тосканини Джонс, проживал каждое мгновение так, как будто он был черной пантерой, выпущенной на островок размером в полакра, заполненный белыми охотниками с гаубицами. Трудность, с которой я, желая ему помочь, столкнулся прежде всего, заключалась в том, что его видение мира представлялось мне в высшей степени реалистичной оценкой его жизни как таковой. Сеансы наши обычно проходили в тишине: Артуро Тосканини Джонсу нечего было сказать белым охотникам. Я его за это не осуждал, хотя, как приверженец ненаправленной терапии, был все же немного обескуражен: чтобы откликаться эхом, мне требуются звуки.

Джонс был отличником в Нью-йоркском колледже, где пробыл три года, — пока не прервал собрание Клуба молодых консерваторов, швырнув туда две ручные гранаты. Это могло бы стоить ему весьма длительного срока в исправительном заведении, однако, приняв во внимание предшествующую историю «расстройства психики» (употребление марихуаны и ЛСД), «нервный срыв» на втором курсе (он сорвал занятия по политологии, обрушившись на профессора с непристойной бранью), а также и то обстоятельство, что гранаты не причинили вреда никому, кроме портрета Барри Голдуотера [21] , его вместо тюрьмы поместили на неопределенный срок в психиатрическую больницу. Моим пациентом он стал на том сомнительном основании, что всякий, кто бросает гранаты в Молодых консерваторов, является садистом. Сегодня я решил дать себе волю и попробовать все же завязать с ним разговор.

21

Барри Моррис Голдуотер (1909–1998) — американский политический деятель. Крайний консерватор, сторонник применения силы во внешней политике.

— Мистер Джонс, — начал я (предшествующие четверть часа прошли в гробовом молчании), — почему вы считаете, что я не могу или не хочу вам помочь?

Сидя на жестком деревянном стуле боком ко мне, он с безмятежным пренебрежением посмотрел в мою сторону:

— Опыт.

— Если девятнадцать белых один за другим били вас коленом в пах, это вовсе не значит, что ударит и двадцатый.

— Верно, — сказал он, — но безмозглым кретином будет тот из моих братьев, кто подойдет к этому Чарли, не прикрыв яйца.

— Верно, но он ведь может поговорить с ним.

— Нет, миста-а, мы, ниггеры, разговариваем руками. Да, миста-а, вот оно как, миста-а, мы же телесные, такие мы и есть!

— Но вы же не разговариваете руками.

— Так я же белый, мужик, ты разве не знал?! ЦРУ внедрило меня в NAACP [22] проверить, нет ли там тайного черного влияния, — он сверкнул белками глаз и зубами, то ли с ненавистью, то ли с издевкой.

— А, ну тогда, — сказал я, — вы сможете оценить, как ловко замаскировался я. Потому что я — черный, понял, мужик? Ты разве не знал? Я вместе с…

22

NAACP — Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения. Крупнейшая в США правозащитная общественная организация, существует с 1909 г.

— Нет, Райнхарт, ты не черный, — резко прервал он. — Будь ты черным, мы оба знали бы об этом и здесь сидел бы только один.

— Ладно, не важно, белый или черный, я хочу вам помочь.

— Черному не дадут, белый не сумеет.

— Дело ваше.

— На том и порешим.

Когда я впал в молчание, замолчал и он. И последние пятнадцать минут мы провели, слушая вдвоем размеренно-ритмичные истошные вопли, доносящиеся откуда-то из дальнего корпуса.

Когда же мистера Джонса увели,

я уставился в серое окно, за которым шел дождь, и предавался этому занятию, пока хорошенькая медсестра-студентка не принесла мне историю болезни Эрика Кеннона, сообщив, что его вместе с родителями сейчас приведут в мой кабинет. И удалилась. Я же поразмышлял несколько секунд над неким явлением, в медицинских кругах известным как «феномен Р»: дело в том, что благодаря накрахмаленным халатикам создается впечатление, будто всех сестер небеса щедро одарили пышной грудью, отчего фигура у них сильно напоминает букву «Р». И это означает, что врач, ухлестывая за какой-нибудь сестричкой, никогда не знает наперед, что его ожидает — два грейпфрута на ветке или две горошины на гладильной доске. Кое-кто из моих коллег уверял даже, что в этом заключена сама суть тайны и главная прелесть профессии медика.

А история болезни Эрика Кеннона предоставляла довольно подробное описание современной овцы в волчьей шкуре [23] . С пятилетнего возраста мальчуган выказывал признаки замечательно раннего развития, сопряженного с простодушием. Он, хоть и был сыном лютеранского пастора, вступал тем не менее в пререкания с учителями, прогуливал уроки, не слушался старших и, начиная с девяти лет, совершил шесть побегов из дому, причем в последний раз всего полгода назад исчез неведомо куда на два месяца, пока не обнаружился на Кубе. В двенадцать принялся изводить священников, а затем наотрез отказался ходить в церковь. А заодно и в школу. Его арестовали за хранение марихуаны. Вовремя пресекли его попытку принести себя в жертву у дверей призывного пункта в Центральном Бруклине.

23

Аллюзия на слова Христа из Нагорной проповеди: «Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные».

Его отец, пастор Кеннон, казался хорошим человеком — в традиционном смысле этого слова, то есть умеренно-консервативным поборником существующего порядка вещей. Сын же продолжал бунтовать — отказывался, например, лечиться у частного психиатра, отказывался работать, отказывался жить дома, кроме тех случаев, когда его это почему-либо устраивало. Тогда отец решил поместить его в клинику Квинсборо, подразумевая, что лечить Эрика буду я.

— Доктор Райнхарт, — раздался вдруг на уровне моего локтя голосок хорошенькой стажерки. — К вам пастор Кеннон с супругой.

— Здравствуйте, — машинально произнеся и обнаружил, что пожимаю пухлую руку человека с приятным лицом и густыми седеющими волосами. Он широко улыбнулся.

— Рад познакомиться, доктор. Много слышал о вас от доктора Манна.

— Добрый день, доктор, — произнес мелодичный женский голос.

Миссис Кеннон, маленькая и миловидная, стояла за левым плечом мужа, испуганно улыбаясь и поглядывая туда, где, оглашая больничный коридор пронзительными воплями, мимо кабинета медленно плелась вереница ведьм. Пациентки были одеты с таким неописуемым уродством, что выглядели как статисты, отстраненные от участия в спектакле «Марат-Сад» [24] из-за того, что слишком переусердствовали с костюмами и гримом.

24

Пьеса П. Вайса, полное название «Преследование и убийство Жана-Поля Марата, представленное артистической труппой психиатрической лечебницы в Шарантоне под руководством господина де Сада».

За нею стоял и сам Эрик. Он был в костюме и при галстуке, однако чрезмерно длинные волосы, очки без оправы и горящие не то безумным, не то божественным огнем глаза решительно не вязались с обликом юноши из приличной семьи среднего класса.

— Вот наш мальчик, — сказал пастор Кеннон с улыбкой, которая выглядела искренне дружеской.

Вежливо кивнув, я пригласил их сесть. Пастор с женой протиснулись мимо меня и уселись, но Эрик загляделся на женщину, замыкавшую шествие. Жуткого вида, беззубая, волосы как пакля, она замедлила шаги и послала ему жеманную улыбку: