ДайсМен или человек жребия

Райнхарт Люк

[Пауза.]

ПСИХОАНАЛИТИК: То есть вы чувствуете, что какая-то часть вашего существа постоянно заставляет вас терпеть неудачу.

ДЖЕНКИНС: Да. Вот, например, в тот раз, помните, когда у меня было свидание с этой милой женщиной, по-настоящему привлекательной. Она библиотекарь. Так вот, все, о чем я мог говорить за ужином и весь вечер, так это как сыграли «Нью-Йорк джетс» [18] и какая у них мощная линия защиты. Я знал, знал, что должен говорить о книгах и задавать ей вопросы, но никак не мог остановиться.

18

«Нью-йоркские

ракеты», команда американского футбола.

ПСИХОАНАЛИТИК: То есть вы чувствуете, что какая-то часть вашего существа сознательно разрушила возможные отношение с этой вашей знакомой.

ДЖЕНКИНС: А что было, когда я устраивался на работу в компанию «Весен, Весен и Вуф». Ведь я мог бы получить эту работу. И что я сделал? Уехал на месяц в отпуск на Ямайку, зная, что меня могут пригласить на собеседование.

— Понятно.

— Что вы думаете, доктор, по этому поводу? Я считаю, это мазохизм.

— То есть вам кажется, это — тяга к мазохизму.

— Не знаю. А вы как думаете?

— То есть вы не уверены, мазохизм ли это, но утверждаете, что часто совершаете поступки, которые ведут к самоуничтожению.

— Совершенно верно. Но при этом у меня нет никакой склонности к суициду. Ну, разве что в тех снах. Как я бросаюсь под ноги бегущим гиппопотамам. Устраиваю самосожжение перед офисом «Весен, Весен и Вуф». Но реальные-то возможности я продолжаю упускать.

— То есть сознательно вы не рассматривали возможность самоубийства, оно вам снилось.

— Да. Но это ведь в порядке вещей. Во сне все делают безумные вещи.

— То есть вы считаете, что ваши сны о самоуничтожении — это нормально, потому что…

Умный читатель, вероятно, уже получил представление. Цель ненаправленной терапии — побудить пациента говорить все более и более откровенно, завоевать его полное доверие к ничем ему не угрожающему, все принимающему олуху, который взялся его лечить, и в конечном счете диагностировать и разрешить свои собственные конфликты, а старина тридцать-пять-долларов-в-час будет эхом вторить всему позади кушетки.

И это работает. Работает не хуже любой другой испытанной формы психотерапии. Работает с переменным успехом. Но ее успехи и неудачи похожи на успехи и неудачи других психоаналитиков. Случается, конечно, что диалог обретает комические черты. Моим вторым пациентом в то утро был наследник весьма крупного состояния, который обладал и габаритами ему под стать: у него было телосложение профессионального борца и интеллект профессионального борца.

Случай Фрэнка Остерфлада был самым гнетущим за все пять лет моей практики. В первые два месяца психоанализа он казался мне милым и пустым светским львом, которого беспокоило, хотя и не слишком, что он не способен ни на чем сосредоточиться. Он постоянно менял работу, в среднем два-три раза в год. Много говорил о своей работе, о ничем не примечательном отце и о двух отвратительных женатых братьях. Все это говорилось в стиле непринужденной светской болтовни, и нетрудно было догадаться, что мы далеки от того, что его тревожило на самом деле. Если его вообще что-либо тревожило. Единственное, что наводило на мысль, что он не просто пустой накачанный красавец, так это его шипящие и злые реплики в адрес женщин, когда о них заходила речь в общем плане. Когда я однажды спросил о его отношениях с

женщинами, он замешкался и сказал, что женщины навевают на него скуку. Когда я его спросил, как он удовлетворяет свои сексуальные потребности, он равнодушно сказал: «Проститутки».

Во время последующих сеансов он в подробностях описал, как ему нравится унижать девушек по вызову но не сделал и попытки хоть как-то проанализировать свое поведение. Он, казалось, полагал на свой легкомысленный светский манер, что унижать женщин — это правильное, нормальное, стопроцентно американское поведение. Ему было гораздо интереснее анализировать, почему он ушел с последнего места работы. По его словам, там «странно пахло».

Где-то в середине сеанса в тот августовский день он прервал свои приятные, судя по всему, воспоминания о том, как он в одиночку разнес бар в Ист-Сайде, вдруг приподнялся и сел на кушетке, бессмысленно, на мой профессиональный взгляд, уставившись в пол. Казалось, что у него и лицевые мускулы накачаны не хуже бицепсов. Так он сидел несколько минут, тихо ворча, как неисправный холодильник. А потом сказал:

— Иногда меня так распирает изнутри, что я должен… что-то сделать, иначе взорвусь.

— Понимаю.

[Пауза.]

— В смысле секса, иначе я взорвусь.

— То есть вы испытываете такое напряжение, что должны выразить себя в сексуальном плане.

— Да.

[Пауза.]

— Хотите знать как? — спросил он.

— Если вы хотите мне рассказать.

— Разве вам не нужно знать это, чтобы помочь мне?

— Я хочу, чтобы вы говорили только то, что считаете нужным.

— Ладно. Знаю, что вы хотите это знать, но я вам не скажу. Я рассказывал, что, когда трахаю этих сучек, меня тошнит от их омерзительных хлюпающих оргазмов. И напрасно рассказывал.

[Пауза.]

— То есть, хотя вы чувствуете, что я хотел бы это знать, вы считаете, что уже рассказали мне о своих отношениях с женщинами, и продолжать не собираетесь.

— На самом деле это содомия. Когда во мне нарастает напряжение, иногда сразу после того, как я трахнул какую-нибудь сучку с шелковистой белой кожей, я должен… мне нужно… я хочу разворотить все это чертово нутро женщине… девушке… молоденькой… чем моложе, тем лучше.

— То есть, когда вы возбуждены, вам хочется разворотить нутро какой-нибудь женщине.

— Чертово нутро. Хочу забить ей болт так, чтоб прошел через все кишки по пищеводу до самой глотки. И вышел из макушки.

[Пауза.]

— То есть вы хотите пройти через все ее тело.

— Ну да, но через зад. Я хочу, чтобы она истекала кровью и орала от ужаса.

[Пауза. Долгая.]

— Вы хотите войти в нее через анус и чтобы она истекала кровью и кричала от ужаса.

— Ну да. Но шлюхи, с которыми я это пробовал, жевали резинку или ковыряли в носу.

[Пауза.]

— То есть проститутки, с которыми вы это пробовали, не испытывали ни боли, ни страха.

— Черт, они получали свои семьдесят пять баксов, отставляли задницу и жевали резинку или читали комиксы. А если я пробовал что-нибудь поинтереснее, на пороге тотчас появлялся парень на полголовы выше меня с кувалдой или чем-то вроде того. [Пауза.] В общем, я убедился, что содомия сама по себе [он выдавил улыбку] не снимает напряжения.

— То есть сношения с проститутками, которые не испытывают явной боли или унижения, не смогли снять напряжение.

— И тогда я понял, что надо найти такую, которая бы орала по-настоящему.