Дайте место гневу Божию (Грань)

Трускиновская Далия Мейеровна

– Кто хочет идти за Мною, отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, – негромко произнес священник.

– Взял и следую, – совершенно неканонически ответил крещаемый.

Священник наклонил голову, как бы подтверждая это.

И люди, все время хранившие безмолвие, снова тихонько заговорили. В храме началась та обычная жизнь, которая происходит днем, между богослужениями. Мужчины неторопливо пошли к образам, кто-то ставил свечи за упокой, кто-то помогал священнику убрать купель. Только вновь окрещенный и его крестный отец стояли неподвижно,

словно боясь спугнуть ощущение своего слияния с Господом и друг с другом.

Священник подошел к ним и положил обоим руки на плечи.

– Вот так-то, брат Даниил, – сказал он. – Стал ты наконец судом Господним. Ничего, справишься.

– Ты же сам этого желал, – добавил крестный отец. – А я вот присмотрю за тобой, да и на покой подамся. Устал я – все на Грани да на Грани…

– Ничего, и я устану, – сказал, усмехнувшись, Даниил. – И я на отдых попрошусь.

– Не скоро будет это, – раздался полнозвучный голос, и человек высокого роста, в темной мантии, складки которой на изгибах давали острую и тонкую багряную черту, вышел к ним из придела. Там он, надо полагать, находился все время обряда.

– Да знаю…

– Вот теперь, когда вас – Двенадцать, уже можно что-то решать, – произнес человек в мантии. Блики обозначились на крутых завитках его коротких темно-бронзовых кудрей. И распространился свет, вроде того нимба, который полагается святым, если верить старым иконописцам.

Неся свою гордую голову, словно факел, на свет которого должны собраться ждущие приказа, человек в мантии пошел широким кругом, то скрываясь за колоннами, то появляясь снова. Те, кого он отыскивал в полумраке, присоединялись к нему безмолвно и спокойно, словно настал их час. Белый столб все еще стоял посреди храма, захватывая купель, и одежды людей, следующих за человеком в мантии, были белы и просторны.

Мы с Нартовым отступили в полумрак, ожидая – что же будет дальше? И дождались – нас заметили. Священник, раздвинув Даниила с его крестным, направился к нам.

– Добро пожаловать, возлюбленные, – сказал он и внимательно поглядел на Нартова. – Ну, как, пришел в себя немного?

– За что с нами это сделали? – вспыхнув, как это с ним случалось, яростно спросил Нартов. – Ну, я – ладно, Татьяна – ладно! Юрку-то за что?!?

– Я не знаю, – честно ответил священник. – Ты пойми, нас тут многому учат. Учат ускользающему смыслу в ответах – и это иногда пригождается. Я мог бы тебе всякого наговорить, я мог бы тебя как столб перед собой поставить, чтобы ты слушал и кивал, слушал и кивал. И тебе бы казалось потом, будто я все тебе правильно объяснил. Но я тебе прямо говорю – не знаю. Таков был Его замысел – рано или поздно он прояснится.

– А раз не знаешь, то… – Нартов с трудом сдержался.

Я стояла за его спиной, готовая вступить в разговор, но только никто не обращал на меня внимания.

– Ты понимаешь, что с тобой произошло? – голос священника был ровным, мягким, словно у взрослого, которому нужно знать, как себя чувствует больной ребенок.

– Меня тоже убили. Сперва – их, потом – меня.

– Нет.

Если бы ты был другим – то убили бы, и по твоей же вине, – сказал священник. – Как убивают всякого, кто в одиночку кидается на пятерых. Но ты так сильно желал наказать зло, что убить тебя стало невозможно. И вот ты среди нас.

– Так вы что – все тут покойники? – уточнил Нартов. В голосе было профессиональное недоверие.

– Разве мы похожи на покойников? Да и подруга твоя жива. Раз она смогла прийти с тобой – значит, все не так просто…

– Отпустите ее, – потребовал Нартов. – Ей тут делать нечего.

– Что это ты за меня решаешь? – возмутилась я. – Откуда ты знаешь? Раз меня сюда пустили – то и для меня, наверно, дело найдется!

– Никто тебя сюда не пускал, а в церкви ты оказалась по недосмотру, – объяснил священник. – Впрочем, и в этом есть перст Божий.

К нам подошли еще двое, одетые во что-то темное – мне померещились было крупные, разлапистые пятна камуфлы, бурые на черном фоне, – молча встали справа и слева от священника, и мне показалось, что в их опущенных глазах – непонятная опасность. Один был крупный, тяжелый, с грязной повязкой на голове, другой – поменьше ростом и с такими же прямыми, сухой лепки плечами, как у Нартова.

– У вас тоже бывает недосмотр? – полюбопытствовал Нартов. – Ну, тогда понятно. Понятно, почему дети гибнут!

– Разговорчивый попался, – буркнул один из тех, что подошли, похожий на медведя. И мне это сильно не понравилось.

Не понравилось это и Нартову. Он сдвинул брови, усы встопорщились. Но он не ответил – он напряженно пытался что-то вспомнить…

– Как бы то ни было, пора вам прощаться, – сказал священник. – Ты останешься здесь, а она вернется к своим.

Нартов повернулся ко мне.

– Вот видишь, – сказал он с горечью. – Ничем ты мне не можешь помочь. Спасибо, что хоть отпускают. Иди, куда они скажут. И постарайся не вспоминать обо мне слишком часто. Думай, что это был сон.

– Сон – то, что не сбылось, – ответила я. – Сон – то, где мы могли любить друг друга. А это – не сон. И я тебя не брошу.

– А что ты можешь сделать? – спросил священник. – Ты даже не знаешь, где находишься! Мы обладаем силой, которая тебе даже не снилась, и властью, о которой ты не мечтала. Так что не давай глупых обещаний, которые похожи на угрозу…

– Я за свои слова отвечаю.

Еще несколько человек подошло – явно со скверными намерениями.

– Так что же ты можешь сделать? – спросил священник. – Одна – против всех?

– Я?

Не так уж тут было мрачно, чтобы я не разглядела их лиц. Медведистый, с повязкой, с крупным тяжелым лицом… тот, что с прямыми плечами, круглоголовый, чем-то смахивающий на умного бобра… еще совсем молодой, с простой широкой рожей, нос – картошкой, волосы – светлые и кудлатые… Значит, метр восемьдесят семь – метр девяносто, выше метра семидесяти пяти, третий – тоже, плюс особая примета – ломаный нос…

Ну да, подумала я, зря меня, что ли, прозвали дома профессиональным свидетелем?!