Дайте место гневу Божию (Грань)

Трускиновская Далия Мейеровна

И опять он не ответил.

– Нартов, помнишь – тогда? Ты их отправил ко мне, даже не спросив, могу ли я их принять. Ты знал, что приму и в обиду не дам. Так в чем же дело? Что изменилось? И кто изменился? Я все та же – и ты все тот же.

– Не будем об этом. Вставай, я отведу тебя в гостиницу.

– Ну, раз так…

Я вскочила со скамейки и подхватила рюкзачок. Сколько-то долей секунды я ждала, чтобы Нартов взял его у меня, но он даже не протянул руки. Я закинула рюкзачок за спину и пошла по скрипучей дорожке, он – следом,

шаг в шаг. Дорожка от песочницы вела к подъездам, и лишь от них – к улице. Мое недовольство было так велико, что в голову пришла идея провокации. Я посмотрела на табличку с номерами квартир, прошла к следующему подъезду, где как раз и была сорок восьмая, взялась за дверную ручку – и когда Нартов догнал меня, уже поднималась по лестнице.

– Сказано же – нельзя! – сердито заявил он, но даже не попытался меня удержать.

– Я на горшок хочу! – через плечо бросила я.

– Нельзя же… – в голосе была злобная какая-то бенадежность.

– Да что там у тебя – засада? Слушай, Нартов, я не привыкла под кустиками корячиться. Мне нужен приличный унитаз!

Это была пошлость невообразимая. К счастью, свет на лестнице не горел – ее освещала лишь большая луна, плывущая вместе со своим бледно-радужным кругом. Иначе я бы, может быть, даже покраснела. Cerco tiene la luna…

Сорок восьмая квартира была на втором этаже. Я посторонилась, чтобы пропустить его к двери. Он подошел и встал столбом, опустив руки. Он страшно не хотел входить в собственный дом. Мне стало здорово не по себе…

– Ну, дай мне ключ, я сама справлюсь, – сказала я, уже сама недовольная этой провокацией. – Справлюсь – и ты отведешь меня в гостиницу.

– Сейчас открою.

Он поднес руку к замочной скважине, и я порадовалась за Татьяну, все-таки он был хозяин в доме, держал в порядке даже замки, вот и дверь отворилась совсем бесшумно.

Он пропустил меня, я вошла, он – следом.

– Не зажигай свет, – сказал он.

Мне было так неловко за свою затею, что я послушно вошла в туалет, закрылась там и все, что следовало, сделала наощупь. Потом вышла, повернула налево и оказалась на кухне.

Он сидел за столом, он откинулся на спинку стула и запрокинул голову.

– Пойдем, что ли? – виновато спросила я.

– Погоди.

Я решительно не узнавала бодрого и гиперактивного мента, с которым – а в самом деле, сколько лет назад? – лазала по задворкам и вычисляла маршрут убийцы.

Луна заглядывала в окно. Луна словно говорила: вот я тут, в «cerco tiene», в своем светлом кольце, в безопасности, я наблюдаю, я – свидетель, профессиональный свидетель, и тебе бы тоже лучше оставаться профессиональным свидетелем, а не лезть во всякие опасные авантюры, окружи и ты себя светлым кольцом… cerco tiene la luna…

– А все-таки – где Татьяна с Юркой?

– Они в безопасном месте… – он ответил не сразу.

– Им там ничего не угрожает?

– Им там ничего не угрожает.

– А нам тут?

Он покосился на меня.

– Если

хочешь, оставайся, – вдруг предложил он. – А я пойду. С тобой тут уже ничего не случится. Утром захлопни дверь.

Все бы ничего – но почему в этих словах была такая горечь?

Нартов не жаловался, я не могла представить, что он когда-нибудь в жизни кому-то пожалуется, но ему было сейчас очень плохо.

– Ты настаиваешь на том, чтобы я уехала?

Что бы ни говорили дамы, которые пишут психологические статеечки для журнальчиков, у женщины есть только один способ привести мужчину в чувство. И я была к этому готова. Я хотела забрать у него эту горечь, выжать ее из него, как сок из лимона, со всей доступной мне в любовных схватках яростью. Чтобы он разрядился и вздохнул с облегчением. Ну да, я этого хотела!

– Да. Настаиваю. Постельное белье в шкафу на второй полке. Все, что найдешь в холодильнике, съедобно. Только…

– Что?

– Ничего.

– Может, чаю попьем? – растерянно предложила я.

– Пей, если хочешь. Только свет не зажигай.

Действительно – вполне хватало луны. Cerco tiene la luna, mi amor ha muerto…

Похоже, я слишком долго повторяла эти строки про себя и наконец пробормотала вслух.

– Ты о чем это? – спросил Нартов.

– Испанские стихи, очень старые. В светлом кольце луна, любовь моя умерла.

– Любовь? – переспросил он.

Я подумала, что сама виновата – слишком тихо сказала.

– Любовь.

– Помнишь?

– Ага…

Я знала – он подумал про ту ночь, когда мы оба не могли заснуть. Уж лучше бы согрешили – тем бы наш роман и окончился. Тогда Нартов уж точно не прислал бы ко мне жену с ребенком. Да и я бы забыла его не то чтобы совсем навеки – но основательно.

– Все было правильно, – вдруг сказал он. – Все равно бы мы вместе не остались. Так что не думай об этом.

– По-моему, как раз ты думаешь об этом. А я… не могу же я, сам понимаешь, спать со всеми, кто… ну, скажем так, случайно оказался у меня дома… ну, ты сам знаешь, как это называется…

– Мало ли что в жизни не сбылось… – опять голос стал глухим и смутным.

– И это тоже не сбылось. Прости.

Я все никак не могла понять – зачем он говорит мне о несбывшемся. Объясняет, почему сейчас не хочет ко мне приставать? Но в таком случае, это – совершенно дурацкое объяснение. Не хочет – и не надо. Значит, действительно не судьба.

– Да ладно тебе, – сказала я, но каким-то не своим голосом. И наступила абсолютная тишина. Совершенно ирреальная тишина.

Луна в окне сделалась чуть больше. Она словно старалась подкатиться поближе, не выпадая при этом из светлого круга. Луна подсказывала что-то очень важное.

Cerco tiene la luna, mi amor ha muerto… А если взять другой перевод – в кругу туманном месяц, в могиле милый…

Вот тут мне стало страшно.

Нартов был таким, каким я его не знала, он был – прощальным!