Дайте место гневу Божию (Грань)
Шрифт:
Из мавзолея грянул выстрел. Пуля ушла не туда.
– А я тебя вижу! – кричала женщина. – Чего ты прячешься? Все равно ведь вижу! И бандану твою дурацкую вижу! И лысину под банданой! Не скалься – у тебя слева сверху двух зубов не хватает! Стой! Куда-а?!
Черная тень появилась из-за колонн и сразу перенеслась к высоким кустам боярышника. Женщина кинулась вдогонку. Выстрел, который был ей адресован, оказался напрасным.
– Ты ничего мне не сделаешь! крикнула она. – А я буду тебя преследовать, пока ты не свалишься с ног! Ты все еще не понял, кто
Тут Фесенко ощутил настоящий страх.
Он всяких сумасшедших в жизни повидал, и таких, которые лезут под пули, – тоже. Но сейчас он впервые в жизни видел подлинную неуязвимость.
– И вас я вижу! – женщина беззаботно, словно не в нее палили, повернулась к живой изгороди из душистого белого шиповника. – Я вижу ваши лица! И во что вы одеты! Определяю рост с точностью до двух сантиметров! Я узнаю вас при любом освещении и через любое время!
Ольга, от которой безумная попрыгунья в джинсах отвлекла убийцу, опустилась на корточки – и точно так же, на корточках, сидели безмерно перепуганные оператор и ассистент. Фесенко перебежал площадку, схватил Ольгу под мышки, дернул вверх и буквально перетащил под защиту высоких ступеней мавзолея.
– Теперь видишь? – повторял он. – Теперь видишь, дура стоеросовая?!
– Луна, луна! – заголосила неожиданная спасительница. – Вот же она – луна, радость моя!
И расхохоталась счастливым смехом.
Действительно – из-за черной листвы на еще светлом от заката небе появился серебряный бок. И тут же Фесенко услышал шаги.
Шагнул на дорошку и встал, перегородив ее собой, плечистый мужчина. Он уперся руками в бока, всем видом показывая: безоружен, но лучше не связываться. За белым шиповником раздалась ругань – там кого-то вязали. А незадачливый стрелок вдруг повернул назад. То, что испугало его, появившись словно из воздуха, было страшнее обезумевшей бабы, которую даже пуля девятого калибра не берет. Крупный дядька внезапно кинулся наперерез и сшиб стрелка с ног.
Женщина стояла, не двигаясь. Казалось, она свое дело сделала – а остальное ее не касается. Когда три участника покушения, связанные, уже стояли под охраной плотного коренастого, круглоголового мужика и тонкого белобрысого парня, Фесенко направился к крупному мужику, безошибочно определив в нем старшего.
Вблизи он увидел погоны на форменной рубахе и подивился тому, что начальник такого ранга сам носится ночью по кладбищу, обезвреживая киллера. Еще показалось странным, что голову этого начальника охватывает грязная повязка с засохшей кровью.
– Частный детектив Алексанр Фесенко, – представился он.
– Командир второй отдельной загробной бригады Марчук, – был ответ.
Надо полагать, Марчуку требовалось именно вогнать собеседника в ступор. Фесенко заткнулся.
Фамилия «Марчук» была знакомая…
Командир второй отдельной загробной бригады махнул рукой еще одному подчиненному – тот стоял возле джинсовой незнакомки, тихо ее о чем-то расспрашивал, она же отвечала отнюдь не словами, а либо кивала, либо мотала головой.
– Ты
Вот теперь Фесенко узнал этого человека – кто еще стал бы называть преступный элемент детишками, зайчиками и милыми крошками?
– Но… но?.. – произнес Фесенко, непроизвольно разводя руками. Он хотел сказать – в таких случаях бригаде, прибывшей из другого города, выделяется помещение в местном УВД!
Марчук улыбнулся.
– Нет, старик. Никто нам помещений теперь выделять не будет. Бригада! На выход!
Кузьмин понял – пора. Не голос позвал, а бесплотное дуновение. Стало страшно.
– Это – сон, – сказал себе Кузьмин. – Я слишком много думал о смерти, и вот она мерещится. Меньше надо думать о всякой ерунде.
Он вспомнил вчерашний разговор с Галиной. Дочь вычитала в журнале про какого-то чудо-хирурга, оперирующего безнадежных в городе, который она с трудом нашла на карте, а назывался он Алапаевск. Два дня подряд она дозванивалась до человека, который написал про алапаевского чудотворца, и раздобыла телефон. Врач оказался весьма лаконичен: услышав грамотно изложенный диагноз, сказал – везите. И на горизонте замаячила свобода!
Свобода от чужих рук, перемещающих тело, от чужих глаз, видящих постыдную слабость, от коляски, от комнаты, от дома!
И вновь беззвучное «пора» легчайшим холодком пронизало душу.
– Да нет же! – воспротивился Кузьмин. – Никакое не пора!..
Миг был выбран самый неподходящий – именно в эту ночь, как он был предупрежден, совершится справедливость, и Ольга Черноруцкая получит сполна за свои преследования и гипнотические шуточки.
И в третий раз пришло опасное ощущение.
– Надо проснуться, – сказал себе Кузьмин, – надо совершить усилие и проснуться, как это обычно делается в самой страшной точке кошмарного сна.
Он совершил усилие – и обрел свободу.
Шевельнулась правая рука, шевельнулась шея, напряглась спина, ягодицы оторвались от сиденья, грудь подалась вперед, вперед…
Тело выпрямилось и застыло в воздухе под каким-то немыслимым углом к полу, а потом, словно продолжая движение, медленно поднялось над столом. Кузьмин увидел заднюю стенку компьютерного монитора, а за ней – свою комнату вверх ногами.
И он не сразу понял, кто остался сидеть в его кресле, в стеганой домашней куртке, с дорогим пледом на коленях.
– Но почему?.. – спросил Кузьмин. – Почему не в страшном подвале, под кучей угля, а сейчас – когда спасение уже поманило, позвало в Алапаевск?!.
Его легкое тело повернулось вокруг своей оси раз и другой. Кузьмин ощутил, что этим вращением он создает в загустевшем воздухе воронку, а воронка перерастает в узкий тоннель, тот самый, о котором ему доводилось читать и даже слышать от больных.