Дайте мне обезьяну
Шрифт:
Ну, еще три-четыре истории — вот вам и ряд.
Тетюрин себя не считал алкоголиком, да и действительно не был таковым. Только особо продвинутые теоретики вопроса отнесли бы его к роду каких-нибудь алкоголиков — социальных там или ситуационных, а многие знакомые вообще находили непьющим.
Пил когда пил — иногда круто, но всегда редко. То есть чаще не пил.
Что было оригинального в его возвращениях к жизни — всегдашнее изумление, а то и недоумение даже — простодушная мысль вроде: «Неужели нажрался?»
Потом он обычно вспоминал — чем.
Далее —
Последний раз в этот раз — по-видимому, текилой. Пустая бутылка, вопреки обычаю, стоит на столе. А сам Тетюрин — в одежде, в ботинках — лежит на диване, явно казенном, и максимум что умеет сейчас — приподняться на локте…
Натюрморт с рассыпанной солью и красными то там, то сям по столу размазанными вдобавок ко всему икринками… — к горлу тошнота подступила. Он повел головой страдальчески. — Он — в гостинице. — В номере. — Несомненно.
Уронил голову на диван, благодатная легкость волной пробежала по телу.
Горит лампочка в люстре. Солнцу не конкурент. Если долго смотреть, люстра как будто растет снизу, из пола, а ты — к потолку прилип.
И в баре ведь тоже пили текилу. Был бар.
А в самолете полировал пивом прежде выпитую водку… Был самолет!..
Внезапно прекратилось то, что до этого момента Тетюрин принимал за шум в ушах: это в ванной выключили душ. Тут кто-то есть.
Тетюрин напрягся.
(А вот еще традиция: просыпаться не в своей постели… Пусть он и лежал сейчас на диване, но постель была рядом — тревожно чужая, неубранная…)
Тетюрин ждал, кто выйдет из ванной.
Вышел мужик в желтых трусах. В мужике Тетюрин узнал Филимонова. Нахлынули воспоминания.
— Ну, — сказал Филимонов, — живой?
Тетюрин ответил выразительным взглядом.
— Мы вчера с тобой не буянили, нет? — спросил Филимонов. — Не помнишь? Кажется, мирно все обошлось?
Тетюрину ничего не казалось.
— Понятно, — сказал Филимонов и открыл дверцу мини-бара.
С минуту он стоял неподвижно и глядел в минибар задумчиво. Наконец произнес не без пафоса:
— То take a hair… of the dog… that bit you, — счастливый, что вспомнил, Филимонов хихикнул. — Или, в переводе на наш: опохмелиться! Чего изволите? «Реми Мартин», «Кампари», джин?
— Рома, я пас, — промолвил Тетюрин с трудом.
— А я обязательно.
Филимонов выбрал себе шнапс, отвернул пробку с пятидесятиграммовой бутылочки и влил содержимое в рот.
— Сухой закон! — подвел черту Филимонов.
Знал бы он, с какой завистью думает сейчас Тетюрин об его килограммах — об огромном филимоновском животе — обо всем, что в натуре, буквально в натуре, составляет вес Филимонова, массу. Еще бы такому не пить. Пей и усваивай. Сел на кровать, нажимает на кнопки:
— Отключают, уроды!
Попал.
— Колян! Спишь?.. А кто вкалывать будет?.. Слушай, мы вчера нахерячились?.. Нет?.. Конкретно! — он покачивался на кровати. — А еще кто?.. А еще?.. Валерьяныча не было?.. Ну хорошо… Не говори… Хорошо. Нет, проснулся… Тебе привет, —
— От кого?
— От Жоржа и Коляна.
«От Жоржа Иколяна» послышалось Тетюрину. Иностранец, наверное. Какая разница.
— Важный разговор, — Филимонов опять набирал номер; теперь он ходил по комнате. — Добрый день, да, Филимонов! —— В ночь на сегодня! —— Да! —— Да! —— А как же? —— Нет. —— Первый, второй и четвертый. —— Десятый после восьмого. —— Зашлем пресс-релиз, какие проблемы? —— Да. —— Да. —— Да.
Их общий Учитель завещал им когда-то не описывать пьянок, но еще строже — похмелья. У Тетюрина в романе никто не пил, никто не опохмелялся. Да ведь и романа еще нет никакого. И неизвестно, будет ли.
— Потому что козел, я ему так и сказал! —— Сам виноват! —— Я же просил его без импровизаций! —— Да. —— Да. —— Я понял. —— Тут еще такая тингумбодина…
Боже, есть ведь слова, как дубинкой по темечку!..
— …тингумбодина, — повторил Филимонов, — я на место Митрохина человека привез. —— Да! —— Нет! —— Профессионал! —— Да! ——Лучше! —— Да. —— («Обо мне», — догадался Тетюрин.) — Ну не надо меня обижать, если я ручаюсь, я знаю. —— Акклиматизируется. —— Да. —— Нет, еще не устроил. Он у меня в номере. —— Да, —— Хорошо. —— Понимаю. —— ОК.
Филимонов надел белую рубашку, надел красный галстук, символ успеха, достал из шкафа синий костюм с отливом.
— В конце дня подпишешь договор. Приедет денежный мешок. Ты разве не взял вещей никаких?
Тетюрин пожал плечами или, лучше сказать, поежился.
Взгляд Филимонова застыл на тетюринских брюках. Подумав, сказал Филимонов:
— Ничего, сойдет.
— Рома, скажи, как называется город?
От радости Филимонов захлопал себя по ляжкам — что-то было в том напускное.
— Не скажу. Не скажу.
— Почему?
— Просто так. Не скажу и все.
— Мы в Сибири?
— Не скажу — дразнил Филимонов.
Тетюрин встал.
Тетюрин встал!..
Он встал и подошел к окну!
Вот туда и метнуть вчерашние харчи — от одной мысли его пошатнуло.
Двор. Во дворе дерево и еще одно дерево. Два. Оба лиственные. Не кедр, не пихта. Но и не пальма. Береза и тополь.
Почувствовав потребность лечь, Тетюрин поспешил обратно.
— Я приду часа через три, — сказал Филимонов ласковым голосом, — выспись, пожалуйста. Дадим тебе номер отдельный. Получишь подъемные. Без меня не вылезай. Спи.
Вышел и тут же вернулся.
— Там внизу проститутки. Этих нельзя.
— Почему? — спросил Тетюрин, который меньше всего хотел сейчас думать о проститутках.
— Шпионаж, — сказал Филимонов. И выключил свет.
2
А начиналось все вчера даже очень пристойно.
Петербург. Встреча на улице. Сколько лет, сколько зим! Ресторан «Муха-Цокотуха», что в Соляном переулке. У Филимонова доллары в бумажник не помещаются. Он два дня здесь — такая командировка.