Дайте мне обезьяну
Шрифт:
Он служил охранником еще ее первому мужу. После того как в плечо пуля попала, стала сохнуть рука. Правая. Теперь Никитич работает аквариумистом. Здесь и живет. Аквариумов немного, всего четыре, включая его собственный. Он и помимо аквариумов следит за порядком, а также руководит кастеляншей.
— Может, ему что-нибудь надо? — продолжала допытываться Анастасия Степановна. — Ты не спрашивал?
— Надо будет — сами попросят.
Несоева дала в лоб. Не сильно.
— Да я что! Я их и не вижу почти что! — тем же тоном отвечал Никитич. — Тихие больно. Нет они там
Слыл хохмачом в молодости. И в зрелом возрасте все хохмил. Дохохмился. Несоева знала: если Никитичу сказать: «Я не барыня», — он воскликнет: «Вы круче барыни, Анастасия Степановна!»
— Подожди, — насторожилась Несоева. — Он там или нет?
— Сказали, что нет.
— Сказал, что нет? Кому сказал?
— Мне сказали, что нет.
— А сам, значит, есть?
— Сами есть.
— Ну смотри у меня, — Несоева вышла.
Никитич, стоя у окна, ждал, когда «форд» отъедет. Потом сел за стол.
Он знал, что Косолапов есть.
Он знал также, что некоторые считали, что Косолапова нет.
Но так думали те, кто плохо знал Косолапова.
3
«Первый блин комом», — читалось на лице Бориса Валерьяновича Кукина.
— Вам не нравится? — спросил Филимонов раздраженно.
— Нет, почему же, сразу видно, профессионал работал.
— Вижу, не нравится.
— В отношении идеологии претензий нет. Когда я вчера говорил о порядочности, я подразумевал почти то же самое. «Добровластие» вы сами придумали? — спросил Кукин Тетюрина.
Красноглазый Тетюрин, заспанный и опухший, ответил:
— Сам. (Он придумал сам это красивое слово. Сам или нет? Нет, кажется, сам.)
— Но что мне не нравится, — сказал Кукин, — так это длина фразы. Надо короче.
— Но экспрессия, мощь… — возражал Филимонов. — И это притом, что написано от лица женщины…
— Ну и что?
— Как что? От лица женщины, а не мужчины!
— При чем тут женщина?
— Но мощь… но экспрессия… — Филимонов уже пожалел, что похвастался творением своего протеже.
— Я и говорю, лексика безукоризненная, но длина фразы никуда не годится, — Кукин прямо глядел Тетюрину в глаза. — Если вы, конечно, не роман пишете.
Взгляд Бориса Валерьяновича корреспондировал: «Меня слушайте, этот ничего не понимает».
— Ритм! Здесь есть ритм! — завелся Филимонов; он цитировал: — «Все. Кто же не хочет порядка? Все хотят». Где тут длинная фраза?
— Начало очень хорошее, — обращаясь к Тетюрину, произнес Борис Валерьянович тихим голосом. — Но послушайте сами, — и он стал читать голосом громким: — «С нашей пассивностью, с нашим нежеланием замечать очевидное, с нашим тотальным неверием в собственные силы, в то, что все еще можно изменить, исправить, и вместе с тем с нашей ребяческой зачарованностью цирковыми раскрутками…» Слушайте, — прервал себя Кукин, — это недопустимо!
— Фраза разжимается, как пружина, — сказал Филимонов.
— Я уже не говорю о придаточных предложениях, — произнес Кукин.
— Мне нравится фраза Тетюрина! — сказал Филимонов, равно сильно ударяя на
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть… — Борис Валерьянович считал слова.
— Я шесть лет работал редактором, — сказал Филимонов, — в издательстве! Я чувствую речь.
Борис Валерьянович хотел было ответить Филимонову, наверное: я семь лет работаю на кафедре конфликтологии! — но, посмотрев на Филимонова, сдержался.
— Видите ли, — снова обращаясь к Тетюрину, произнес Борис Валерьянович, — есть определенные законы восприятия печатного текста. Может быть, вы не знали, но в нашем деле это надо учитывать, сумма среднего числа слов в предложении и среднего числа слов длиной не менее трех слогов должна быть минимальной; обычно мы умножаем эту сумму на ноль целых четыре десятых…
— Пойдем отсюда.
Филимонов вышел первым, Тетюрин — следом (не забыв поблагодарить — он человек вежливый…).
Борис Валерьянович вывел текст на дисплей. Среднее количество слов в предложении — 7,7. Символов в слове — 5,1. Уровень образования — 3,4. Благозвучие — 90,4.
Борис Валерьянович обдумывал результат анализа текста.
— Теоретик сраный, — ругался Филимонов, когда спускались по лестнице. — Погуляй. Отвезу Косолапову. Он поймет.
4
ВСЕ ХОТЯТ ПОРЯДКА
Все.
Кто же не хочет порядка?
Все хотят.
А если бы еще и кандидат был человек порядочный…
Ну да, размечтались…
Это там, на Западе, есть такое слово «пробитократия», означает оно «власть порядочных людей». На русский слух звучит диковинно. Я бы перевела «добровластие». Только не знаю, приживется ли?
Одни скажут: порядочный человек в политику не пойдет. Другие поправят: не пустят.
А кто же не пустит, если не мы сами? С нашей пассивностью, с нашим нежеланием замечать очевидное, с нашим тотальным неверием в собственные силы, в то, что все еще можно изменить, исправить, и вместе с тем с нашей ребяческой зачарованностью цирковыми раскрутками тех, кого нам, недотепам, в очередной раз навязывают.
Ну не читаем программы, не ходим на встречи, но хотя бы всмотреться в лицо, вслушаться в голос!.. Хотя бы понять, умеет ли он улыбаться… Увидеть глаза. Разглядеть человека. В конце концов, повторить про себя имя, фамилию (что совсем не пустяк: что ни политик у нас — фамилия словно из Гоголя!..).
Вера Васильевна Власова, инженер-радиотехник (больше года уже не работает по специальности), и ее отец Борис Тимофеевич (пенсионер, диабетик, в прошлом преподаватель русского языка) еще вчера говорили, что никому и ни во что не верят. Сегодня они произносят имя: