Дайте мне обезьяну
Шрифт:
Благожелателен:
— Я встречал твои штуки в «Новом курьере». Сносно вполне.
— Надо же, кто-то читает «Новый курьер»!
— Я все газеты читаю. — Филимонов распорядился графинчиком. — Про кота Базилио ты хорошо написал. И еще это… классификация чего там… усов?.. Реальный фельетон.
— Эссе, — поправил Тетюрин.
— Ну, за встречу, «эссе»!
Они выпили. Выпив, закусили.
— И на кого ты работаешь? — поинтересовался Филимонов.
— Это как на кого?
— Ну на кого-то работаешь?
— Ни
— Не хочешь говорить?
— Я даже не понимаю, о чем спрашиваешь. На кого я могу работать?
— Что же, ты так сам и пишешь, без руководящей линии? Хочу это, хочу то, хочу тещу без пальто?
Тетюрин склонил голову набок. Его взгляд выражал удивление.
Еще больше Филимонов удивлялся:
— И про министра финансов, душечку, взял вот так сам и написал? Без всяких наводок? Так, что ли, да?
— А какие могут наводки быть? — спросил Тетюрин.
— Нет, подожди. С какой вдруг стати ты стал мочить министра финансов?
— Мочить? Да я сама корректность.
— Но почему министра финансов? Что, вот так сидел-сидел, и вдруг мысль пришла: а напишу-ка я про министра финансов?
— Ага, — сказал Тетюрин.
— Никогда не поверю, — не поверил Филимонов. — Впрочем, твое дело, не говори.
Он налил еще по одной.
— Просто мне не нравятся наши финансы… — начал было Тетюрин.
— Хер с ними, молчи…
— Просто мне показалось, он действительно похож на кота Базилио…
— Похож и похож.
— Вот я и развил тему…
— Ваши успехи.
Опрокинули.
Некоторое время сидели молча. Тетюрин ел антрекот. Филимонов больше, чем ел, смотрел на Тетюрина: Тетюрин ел антрекот.
Филимонов спросил:
— Значит, говоришь, тебя не захомутали?
— Абсолютно не захомутали, — сказал Тетюрин, жуя.
— И много ли ты зарабатываешь своей писаниной?
— Абсолютно не зарабатываю.
— А зачем пишешь?
Тетюрин плечами пожал.
— Понимаю, — сказал Филимонов тоном, означавшим обратное.
Помолчав, он полюбопытствовал:
— Ну а если я тебе предложу неплохую халтурку, денежную, разумеется… возьмешься?
— Если денежную, обязательно.
— Я тебе сейчас сделаю предложение. Если нет — разговора не было.
— Да почему же нет? Если денежная — да. Я согласен.
— Нет, ты не торопись, ты подумай, взвесь. Ответь мне. Что ты скажешь, если я тебе предложу поработать на Косолапова?
— А кто такой Косолапый?
— Косолапов, а не Косолапый… Не на Косолапого, а на Косолапо-ва!.. Ты что, не знаешь, кто такой Косолапов?
Не знает.
Филимонов присвистнул.
— Да ты, дружок, не просто дилетант, да ты просто невежда!.. А еще о политике пишешь…
— А мне безразлично, о чем писать, — ответил Тетюрин, не теряя достоинства. — Могу и о погоде, и о турникетах в метро…
— Значит, так.
— Эрекции?
Филимонов усмехнулся, скривив лицо, мол, старая и глупая шутка, но — оценил. Он и допустить не мог, что Тетюрин не понимает, о чем идет речь.
— Я в команде Косолапова четвертый год работаю. Я всем занимаюсь. Через меня — все! Правая рука, если хочешь. У нас текстовик треснул, инфаркт миокарда, есть место в строю. Пойдешь?
Разговор продолжили в другом кабаке, на Литейном; потом отмечались в Доме, кажется, Дружбы; потом заехали в кондитерский на Невском, где Филимонов купил конфет «Руслан и Людмила» два десятка коробок, их, коробки, Тетюрин тащил на себе, потому что был без вещей, а Филимонов — с вещами. В аэропорту Тетюрину (если ему не приснилось) сделали замечание: жеваный паспорт. Жеваный не жеваный, а все ж при себе. Основной вес брали уже в самолете. И после.
3
Было около шести, а Филимонова все не было.
Тетюрин ожил вполне и даже проголодался.
Он выспался наконец. Отсыпался Тетюрин тяжело и урывками — безоглядно проваливался в глубокую яму на минут этак 20–40, пока ему не кричали в ухо: «Тетюрин!» Он открывал глаза, понимал, что некому кричать ему в ухо, и вспоминал что-нибудь о себе новое… А потом опять опрокидывался туда, откуда его только что выдернули.
Тетюрин принял душ, и с этой минуты он всецело стал принадлежать действительности.
Живой, проголодавшийся, он собирал по карманам, что было, — и чем больше он находил, тем яснее осознавал свою зависимость от Филимонова. Ни много ни мало 8 рублей нашел Тетюрин, — мечта о бутерброде захватила его, — он решился отправиться в бар.
О ключах Тетюрин, естественно, не подумал и, когда вышел в коридор, захлопнул, естественно, дверь за собой. Он дернул ручку два раза и, обматерив замок, зашагал по безлюдному коридору. — Не настолько безлюдному, чтобы в конце коридора не сидел сикюрити. А сидел он, исполненный скуки, в глубоком велюровом кресле. Тетюрин был остановлен:
— Вы кто?
— Я туда, — Тетюрин показал на лифт.
— Я не спрашиваю куда, я спрашиваю: кто!
— Да я оттуда, — неопределенно показал Тетюрин рукой в обратную сторону.
— Откуда оттуда? Вас там не было!
— Это как? — изумился Тетюрин. — Я там был.
— В штабе не было. Я не видел.
Тетюрину бы сказать, из какого он номера, но какой номер того номера, вспомнил, что забыл посмотреть.
— Я выхожу, а не вхожу, — сказал Тетюрин угрюмо.
— Не важно, — ответил охранник (развалясь и раскинув руки, он повторял форму кресла с видом индивида, всего навидевшегося). — Вы, может, в окно влезли, откуда я знаю. Я не видел, как вы вошли.