Дайте мне обезьяну
Шрифт:
— Анастасия! — сказал Тетюрин. — Дай стакан! — и добавил: — Пожалуйста.
— Во, — согласилась Анастасия Степановна. — Бери, Витя.
Стакан был пуст и совершенно не нужен Тетюрину.
— Анастасия, будь добра, поставь стакан на тумбочку.
— Хорошо, Витя, ты молодец.
Оба засмеялись.
— Может, и не так страшно будет, — сказала Несоева.
— Посмотрим, — сказал Тетюрин.
В дверь постучали, вошел некто с фотоаппаратом.
— Ой, я и забыла. Говорят, надо снять.
— Поближе, поближе, — примерялся фотограф. — Вот так! Отлично. Снимаю. Ага.
4
Рита
Общественность — за свадьбу до свободных элекций!
а уже только потом на Вторую Гражданскую
Ответим на террор немедленной свадьбой!
Пикет у памятника комиссару Яблонскому с благодарностью принял плакат:
Анастасия! Докажи, что ты хозяйка собственного счастья, и мы отдадим за тебя голоса!
Пикет перед поворотом к санаторию «Притоки» первым получил (потом это появится повсюду):
Виктор + Анастасия!
Веселись, душа-Россия!
А листовки
Анастасия! Мы с тобой!
и
Будь смелее, Анастасия!
и
Ты приблизилась к нашим душам!
раздавались для распространения пачками по четыреста штук в каждой. Это уже не говоря о мелко нарезанных бэндах Спасибо, Анастасия! поистине бессчетных.
На углу Башкирской и Девятого февраля Женя-водитель Риту высадил, дальше ему надо было торопиться по богатыревским делам. Здесь, напротив китайского ресторана, был установлен официальный рекламный стенд.
ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!
Анастасия Несоева
Рита позвонила Коляну, который асинхронно с Ритой инспектировал те же пикеты, и доложила ему, что по данному адресу на большом портрете Анастасии Степановны нарисованы черным усы, а на лбу написано «сиська».
До гостиницы добиралась своим ходом.
— Какая я взмыленная, — сказала, войдя в штаб; там были Филимонов и Кукин.
Политтехнологов всех мастей с приближением дня элекций охватывает все возрастающее возбуждение. Цейтнот, надо спешить.
Белая кость, Филимонов и Кукин занимались не своим делом — складывали приглашения нехитрой гармошкой, чтобы влезли
Приглашение — на конкретную свадьбу — не открытка — проспект! (проспект-приглашение, или как угодно иначе, — жанр заманиловский в спешке не выдержан) — что говорить, строгостью не отличалось, но в плюс ему, однако же, было информоемким: вот тебе ненавязчивый официоз, памятка «кто, что и когда», вот бодрая сказка о счастливом знакомстве (три портрета: два — он и она, третий — Тим с высунутым языком), вот цитата-другая, а вот стихотворный опус Коляна с эффектным посвящением молодоженам.
Сам Колян тем временем был в пути; инспекция пикетов не мешала ему, охваченному вдохновением, сочинять кричалки. Рифмы на «невесту» и «спасет» он выписал на бумажку.
— Подумать только, каких-то четыре дня, а каков результат, — сказал Борис Валерьянович Кукин, сложив очередную гармошку. — Положа руку на сердце, я не ожидал ничего подобного. Ладно Несоеву, посмотрите, Тетюрина как! Хоть сейчас электируй. Такой и на губернатора потянет.
— На губернатора, как я понимаю, будут выдвигать Богатырева, — сказал Филимонов, аккуратно проводя ногтем по сгибу гармошки.
— Ну, это нескоро… Вы на Тетюрина посмотрите! Вот где раскрутка!
— Я слышала в магазине, — Рита сказала, — о Тетюрине говорили. Говорили: жених.
— Вот! — воскликнул Борис Валерьянович. — Я сам поражен. Мне казалось, что свадьба — это блажь Косолапова. Блажь и не больше того. Я не верил в эффективность подобных приемов. Но упрямство какое! Упрямство! Методично долбить и долбить в одну точку: свадьба, свадьба!.. Откуда это в нем?
— Комплексы, — сказал Филимонов.
— Комплексы?
— Рита, уши заткни.
— И не подумаю.
— Тогда забудь все, что услышишь. Видите ли, Борис Валерьянович, — обратился Филимонов исключительно к Кукину, — я Косолапова много лет знаю. Между нами говоря, это сплошные комплексы. В молодости он ставил «Женитьбу», сам играл Подколесина. Спектакль оказался провальным. Теперь ему хочется взять реванш. Своего рода компенсация.
— И здесь Фрейд, — вздохнул Борис Валерьянович.
— Фрейд, Юнг и все что хотите. Я убежден, режиссер не может себе позволить играть роль в собственном спектакле, это другая работа, поверьте, я кое-что смыслю в театральном деле…
— То есть в нашем случае как режиссер Косолапов не мог быть женихом Несоевой?
— Конечно. Иначе бы спектакль провалился.
Пожалуй, обоим нравилось работать руками. Не все же головой.
Правда, типографская краска ужасно пачкалась, руки у всех троих были свинцового цвета. Рита сказала, вздохнув:
— Чем занимаюсь?
— А мы? — напомнил о субординации Филимонов.
— Подколесин, Подколесин, — задумчиво повторял Борис Валерьянович. — Не помню кто, кто-то писал, что Подколесин — воплощение свободы в чистом виде. Партия у него была чрезвычайно выгодная, но он отказался, а ради чего? Ради свободы. Бежал.