Даже для Зигги слишком дико
Шрифт:
Это произошло десять месяцев назад. С тех пор Фрэнки не объявился, равно как и детишки, якобы зачатые от него после его официальной смерти.
А Клайв Макфи теперь менеджер «Нимфолептикса» — с его хваткой он выведет группу на первое место в хит-парадах!
Лео и «Нимфолептикс» готовят к годовщине смерти Фрэнки свой первый сингл — «Мой лучший друг».
И Макфи, кстати, купил все права на японское видео с последними мгновениями жизни Фрэнки.
Вход в «Змеюшник» теперь заколочен досками: полицейские во время рейдов снова и снова находили там жуть жуткую наркотиков,
Но безутешные девицы по-прежнему дежурят у двери, облагая данью туристов, которые желают там щелкнуться, и берут особую мзду за оставление на святом месте фотографий, сувениров и любовных писем.
«Любовное пятно» на том же месте и хорошо различимо.
Судя по всему, оно там еще долго останется — благо кэмпденский муниципалитет известен своим разгильдяйством в деле уборки улиц.
Блюз могильного камня
Телефонный звонок с сообщением о смерти матери застал Ли-Энн Стармаунтин в уютном кресле у окна.
По капризу случая, именно в этот момент Ли-Энн прикидывала в уме, как убить свою мать.
Впрочем, такие мысли посещали ее довольно часто. Со временем они настолько обособились от реального плана убить реального человека, что стали просто способом расслабиться и отвлечься от действительности — своего рода эрзацем кроссворда или ребуса. К тому же ритуальный перебор способов убийства расковывал ее воображение — и помогал писать новые песни.
Ли-Энн даже не знала толком, продолжает ли она ненавидеть свою мать, или это просто некая эмоциональная инерция.
Когда-то она раз и навсегда решила, что люто ненавидит свою мать, и впредь исходила из этого, больше не отслеживая свои чувства. Многие из ее нежнейших, «жалостных» любовных песен родились после того, как в фантазии Ли-Энн выпавшее витражное стекло отрубало голову матери, или дикари-людоеды готовили жаркое из ее сердца, или она медленно истекала кровью под колесами контейнеровоза, а Ли-Энн тем временем самозабвенно сосала член водителя этого восемнадцатиколесного монстра, на бампере которого стикер «Бог любит вас».
К настоящему моменту, спустя двести семнадцать написанных ею песен, из которых шестьдесят пробились в общенациональные музыкальные хит-парады, а восемь были в них номером один, Ли-Энн могла с уверенностью сказать, что она исчерпала все мыслимые способы отправить мамашу в тот небесный край, где ангелы порхают в строгих вечерних платьях от Диора и пахнут яблочным пирогом.
Поэтому, когда сестра Бет между рыданиями поведала ей, как их парализованная мать медленно, на протяжении недели, поджаривалась на подложенном под нее электрическом одеяле, Ли-Энн была не столько потрясена, шокирована или огорчена, сколько рассержена.
Периодически роняя в трубку «О Боже!» или «Какой ужас!», Ли-Энн живо представляла себе всю эту милую картинку: мать, полностью обездвиженная, днями и ночами лежит в постели, плавая в собственной моче, таращась на одну и ту же стену, где в рамке — Иисус Христос, больше похожий на бородатого Брэда Питта, — лежит и потихоньку доваривается в
Как она смела!
Как она смела умереть таким оригинальным манером, мысль о котором не приходила Ли-Энн в голову!.. Было ощущение, что мать украла у нее чудесную песню, которую Ли-Энн уже никогда не напишет.
Когда Ли-Энн положила трубку, у нее тряслись руки. Сейчас было бы неплохо успокоить нервы стаканчиком, но в доме не было ни капли алкоголя — это для нее закон с тех пор, как она с отличием окончила колледж, а с ним и разгульную юность. В ванной комнате Ли-Энн надолго задержалась перед зеркалом. Отражение подтверждало, что она по-прежнему существует, но лицо выглядело постаревшим. Может, даже не лицо постарело, а просто выпало звено — между Ли-Энн и старостью не было больше матери. Теперь Ли-Энн предстояло сравнивать себя только с собой. Если она не возьмет себя в руки, хорошенький будет заголовок в газетах поверх фотографии того лица, что сейчас в зеркале: «ДИКОВИННАЯ КОНЧИНА: СКОРБЬ РАЗОРВАЛА СЕРДЦЕ БЛИСТАТЕЛЬНОЙ СУПЕРЗВЕЗДЫ!»
Телефон зазвонил опять. Включился автоответчик, и она услышала спокойно-деловитый голос своего менеджера Росса Сильвера, двадцатипятилетнего стройного красавца. По словам его коллеги, опекающего группу металлистов под названием «Наповал», которая держалась двенадцать недель на первом месте в хит-парадах с вариантом ее баллады в стиле кантри «Нежный летний ветерок», вокалист группы хочет начать сольную карьеру и написать вместе с Ли-Энн несколько песен. Менеджер предлагал серьезно подумать об этом предложении.
Через минуту телефон зазвонил опять. И опять она не стала снимать трубку.
— Мисс Стармаунтин? Здравствуйте. Это Джош Харрис из Атланты, журнал «Шляпки по моему вкусу».
С тех пор, как пошла новая волна бешеного интереса к музыке кантри, посвященная американским традициям пресса росла как на дрожжах. Журналист был предельно вежлив, но напорист.
— Только что узнали, что ваша мать скончалась при… э-э… необычных обстоятельствах. Во-первых, примите мои искренние соболезнования. Прошу прощения, что беспокою в такой трагический момент, но, как только мы про это услышали, мы изменили планы насчет мартовского номера: теперь на обложке будете вы, и поскольку время поджимает, нам нужно несколько слов от вас немедленно. Я оставил сообщение вашему менеджеру. А с вами попытаюсь связаться еще раз. Заранее благодарю за сотрудничество, мисс Стармаунтин. Еще раз приношу мои глубокие соболезнования по поводу происшедшей трагедии.
Не успел он повесить трубку, как телефон зазвонил опять. Снова Росс Сильвер:
— Ли-Энн! Ли-Энн!!!
Теперь в голосе было смятение.
— Я знаю, ты дома. Сними, Бога ради, трубку! Пока я наговаривал сообщение на твой автоответчик, по другой линии мне пришло жуткое известие… Я тут же справился в полиции — всё верно. Мужайся, сокровище мое! Из дома никуда не уходи. Я мчусь к тебе.
После этого разом зазвонили оба телефона — обычный и сотовый. Ли-Энн, по-прежнему у зеркала в ванной комнате, равнодушно игнорировала весь трезвон.