Де Рибас
Шрифт:
Они сидели в креслах в саду, за конюшнями, куда Алеша пошел посмотреть лошадей Виктора.
— Конечно, сейчас не те времена, когда персы бежали с Эллады при марафоне, — сказал Рибас. — Но, черт возьми, должно же быть у человека то, что согревает душу.
Виктор, по своему обыкновению, пророчествовал:
— Вас ожидают нелегкие испытания. Многие люди захотят смеяться над вами. Многие заподозрят вас во всех смертных грехах.
— Я обречен на Петербург?
— Надо иметь терпение.
— Во имя чего?
— Хотя бы во имя своих представлений о собственном предназначении. Нести свободную Элладу в собственном сердце — этому
— Но почему вы не говорили об этом раньше, при первой нашей встрече в Ливорно?
— Тогда я думал, что вы обычный искатель приключений.
Виктор собирался к отъезду в Москву, а оттуда в путешествие на Урал. А теперь, понизив голос, он сказал:
— Ваша княжна Тараканова в мае привезена в Петербург.
— Не может быть! — воскликнул Рибас. — В Берлине и Вене мне говорили, что она сбежала с корабля и прекрасно живет в Бордо.
— Скорее всего, эти слухи распространяются нарочно, — отвечал Виктор. — Грейг привез ее в Крондштадт. А оттуда самозванку тайно перевезли в Петербургскую крепость.
— И что же?
— Не проходит и дня, чтобы генерал-губернатор Голицын не навещал ее. А записи допросов отсылают в Москву спешной курьерской почтой.
— Ее пытают?
— Этого не скажу. Она больна. Впрочем, Голицын способен на все. Его называют человеком-недоразумением. Он бежал от Фридриха еще под Кунерсдорфом. Чуть было не провалил начало турецкой кампании, на при этом сумел прослыть героем Хотина. Он умелый интриган. И будет делать все, чтобы императрица в московском Коломенском была им довольна.
Из конюшен вернулся Алеша, и друзья сочли за лучшее не продолжать при нем опасный разговор. Подросток был в серой форме кадета — цвет третьего воспитательного возраста. Кадету этих лет предстояло постигать военную и гражданскую архитектуру, латынь и бухгалтерию. Но все это лишь предстояло. А пока после завтрака Рибас и Алеша в длинной веренице экипажей с кадетами мчались по проторенной дороге — мимо Зимнего дворца, Летнего сада через Прачечный мост, мимо, Пустого рынка, и по Воскресенской улице проезжали Шпалерную мануфактуру и церковь Воскресения Господня и всех Скорбящих, где рядом теперь наводился второй наплавной мост через Неву — Воскресенский. Кадеты не сворачивали на него, а держали прямо к сладостной цели — Смольному монастырю, где проходили спевки, репетиции и завязывались славные романы с прекрасными созданиями в костюмах из пиесы «Скромницы из Саленсии».
Десятого июля скромницы из Смольного одолели тот же путь в обратном направлении, в Шляхетском корпусе при стечении знати, съехавшейся из летних усадеб во главе с генерал-губернатором князем Александром Голицыным, кадеты в честь годовщины вечного мира показывали символический полувоенный Пролог под названием «Торжество победы, причиненное от отечественной любви». Гремел оркестр. Кадетские собаки выли на нечаянно озаривший их жизнь великолепный фейерверк.
К вечеру в числе почетных гостей Рибас и Бобринский были приглашены в темный кадетский сад, где в конце аллеи кадет-Аполлон вручил генерал-губернатору Голицыну ключ от таинственной двери, замыкающей аллею. Рибасу показалось, что Голицын при этом вздрогнул. «И есть от чего, — подумал Рибас. — Не так ли Голицын каждый день приходит к дверям крепостного каземата, где
Вот и вздрогнул генерал-губернатор, прежде чем отомкнуть дверь аллеи — но за ней не стонала беспомощная красавица, а вспыхнуло разом сто свечей в ротонде. Она разделялась по числу знаков Зодиака на двенадцать частей, и гости, согласно своим небесным созвездиям, занимали столы. Сначала Рибас отыскал Алешин зодиакальный символ — Овен, где они угостились яствами из оранжерей Бецкого. Потом отправились к столам под Рибасовым знаком Близнецов и пили прохладительные напитки из фонтанов. Триумфальная арка над ротондой задыхалась от ароматов цветов. И грянул бал до зари.
Каждое отделение кадетов состояло под присмотром четырнадцати воспитателей, да еще обслуживало их до двухсот крепостных слуг. В отделение третьего возраста полагался инспектор-майор, и генерал Пурпур назначил Рибаса вторым инспектором в капитанском чине. После торжеств кадеты перебрались в летний лагерь, где солдаты успели накосить сена для кадетских конюшен. Вольная, но скучная жизнь угнетала капитана. Поразмыслив и предвидя последствия, он занялся странным делом: увозил Алешу из лагеря в свои корпусные покои, расставлял на шахматном столике фигуры и настойчиво обучал подростка древней игре. Успехи были не велики, но сутью игры кадет овладел. Затем Рибас съездил на почтовый двор и через канцелярию корпуса заказал итальянские газеты. Когда они стали приходить, капитан вручал пятачок почтовому солдату и усаживался изучать вести из Рима, Неаполя, Милана. За еженедельным обедом у Бецкого итальянские новости весьма занимали вельможу, и он одобрял капитана:
— Составляйте для меня доклады по Италии, Иосиф Михайлович.
В декабре по зимнему тракту императорский двор шумно въехал в Петербург, и Рибас тотчас отправился к Настасье Ивановне. В ее покоях первого этажа мебель светилась позолотой, серебряные витые жирандоли-подсвечники сияли десятками веселых свечей, и казалось, что Настя поджидает общество блестящих офицеров, и оно явилось в лице капитана-жениха. Он поцеловал ей руку. Потом осторожно обнял. Гирлянды искусственных цветов свисали от ее талии по платью до самых туфелек.
— Часто ли ты вспоминал меня? Но только не говори, что дня не проходило. Мне все известно. Ты по всей Европе гонялся за самозванкой.
— Напротив. Я всего лишь сделал одну поездку по ее следам.
— Говорят, ты завел с ней роман, чтобы привезти ее в Петербург.
— Я только раз видел ее в Ливорно!
— Ты был с ней в театре.
— Там я ее видел мельком.
— Когда мужчина говорит, что видел женщину мельком, не значит ли это, что он ушел от нее под утро?
Она ревновала, и это капитану нравилось.
— Ты знаешь, она умерла, — вдруг сказала Настя, высвобождаясь из его объятий. Рибас не мог слова вымолвить, Настя продолжала:
— Конечно, все говорят, что изверг Голицын замучил ее, и государыня поэтому дала ему отставку.
— Но… узнали: кто она такая на самом деле, откуда?
— Она даже на исповеди перед смертью не сказала правды. Но всем известно, что настоящая княжна Тараканова живет и здравствует. Правда, собирается в монастырь. Алексей Орлов в Москве изучал послания ее и установил, что многие из бумаг написаны почерком графа Шувалова. Но императрица считает, что игру в престолонаследницу придумал князь Радзивилл.