Де Рибас
Шрифт:
Слухи всколыхнули город, как буря семьдесят седьмого года. Говорили, что великий мистик вызывает тень Моисея и вместе с ним увлекает присутствующих во вселенские сферы. Передавали, что жене Елагина он увеличил жемчуг до размеров яблока. Правда, Рибас вспомнил, что Калиостро за день до описываемых событий пил с Бецким чай с печеньем. К вечеру Иван Иванович почувствовал себя плохо… Неужели он всыпал генералу в чай какое-нибудь снадобье? Так все рассчитать?
Как-то проезжая по Дворцовой набережной мимо дома генерала Виллера, где жил Калиостро, Рибас увидел
— Что здесь происходит? — спросил Рибас у Клерка.
— Мы пришли выразить негодование этим шарлатаном, — отвечал доктор. — Он выписывает чудовищные рецепты, которых нет в цивилизованных аптеках. Он взялся лечить обреченного ребенка, которому может помочь только Бог.
Сражение с петербургскими врачевателями Калиостро выиграл самым невероятным способом. Он предложил, чтобы они приготовили для него яд. А он, в свою очередь, приготовит яд для них. Затем англичанин Роджерсон должен был принять яд Калиостро, а тот выпить склянку со снадобьем англичанина. Чья возьмет — тот и прав. Достопочтимые лекари двора категорически отвергли это предложение: дуэль на ядах противоречила всем известным кодексам дуэлей.
Ребенок, которого взялся спасти Калиостро, был грудным, десятимесячным, и радость матери не поддавалась описанию, когда через две недели ей показали здоровое дитя. Но показали на секунду, чтобы не сглазить. Отец дитяти сразу предложил лекарю тысячу золотом, но тот с возмущением отверг деньги. Калиостро стали называть графом Фениксом, и он изредка показывал здоровое дитя то матери, то отцу, при чем каждый раз увеличивал время свиданий. Это было странно. Однако, через месяц Калиостро вручил сына матери, а отец «забыл» в кабинете лекаря пять тысяч.
Но тут и поползли слухи, что вместо десятимесячного дитяти родителям был возвращен двухгодовалый ребенок да к тому же еще оказавшийся девицей. Объявили следствие. Но такое тайное, что не верилось: как же это наместник вселенских сил, получивший образование в южной части египетской пирамиды, признался, что он подменил ребенка. А на вопрос: «Куда же вы дели останки невинного дитяти?» ответил прямо:
— Я его сжег. Сжег, когда производил опыты полигенезиса — возрождения из очистительного огня. Ребенок возродился, но повзрослевшим и изменившим пол. А уж когда заговорили, что жена Калиостро Лоренца, урожденная княгиня Сан-Кроче, частенько выходит от Григория Потемкина под утро, наступил финал: графа Калиостро, гишпанского полковника, выслали из столицы.
Под предлогом безопасности христианского населения Крыма было поведено вывести с полуострова тридцать две тысячи греков и армян. Их выход из Тавриды отнюдь не напоминал выход евреев из Египта — с насиженных мест силой сгоняли тысячи семей в южные степи и Приазовье. Война в Тавриде казалась неизбежной. Для Рибаса существенным было то, что Потемкин потребовал неукоснительного выполнения рескрипта трехлетней давности: всем государственным поселениям в Новороссии создавать легкоконные
Но снова непредвиденные обстоятельства возникли на его пути. У дверей фехтовального класса, куда он опять пришел за Алешей, Рибас услыхал беседу Кумачино с учеником, но теперь уж о делах неаполитанских.
— Вчера у императрицы говорили, что граф Разумовский, наконец, приехал в Неаполь, — говорил Алеша.
— А что его задержало в Вене? — спросил Кумачино.
— Любовные похождения, — отвечал ученик.
— Ну, я думаю, что и в Неаполе граф не даст промаха с королевой Каролиной, — засмеялся Кумачино, а потом сказал: — В Неаполе спокойно. Фердинанд объявил о нейтралитете во внешней политике. Интересно, как отреагирует на это Россия.
— Я слыхал, что и мы будем нейтральны.
— Не может быть! — воскликнул учитель фехтования.
— Но об этом много говорили вчера.
Через секунду Кумачино рассмеялся:
— Значит для любовных подвигов графа Разумовского путь открыт! Продолжим занятия. Ан гард!
Рибас обдумывал услышанное.
Но вдруг дверь класса распахнулась, из нее выглянул Кумачино и переменился в лице. Он все понял, через силу улыбнулся и сказал ученику:
— За вами пришел господин подполковник.
Но окончательно сомнения Рибаса рассеялись лишь тогда, когда в этот же день он увидел Кумачино, выходящим из кондитерской «Болонья» в обществе Руджеро. У Сильваны, с которой он заехал проститься, Рибас спросил:
— Часто ли к вам заходит этот итальянец?
— Нет. Но бывает, — отвечала она.
— Он дружен с твоим братом?
— У них коммерческие дела.
Рибас тотчас поехал в корпус, зашел в комнату Кумачино и не застал в ней учителя. Все в комнате говорило о поспешном бегстве. Рибас заторопился в Меньшиковский дворец, в канцелярию, где встретил генерала Пурпура.
— Вы уезжаете, — сказал Андрей Яковлевич, — да еще наш опытный фехтовальщик только что подал прошение об отставке.
— Где он?! — воскликнул Рибас.
— У него в Вологодской губернии заболела невеста, — отвечал Пурпур. — Она там у какого-то помещика гувернанткой, и господин фехтовальщик решил уехать не откладывая.
Конечно же, шпион бежал. «Бог с ним, — подумал Рибас. — Мое прошение о переводе в армию, несмотря на увещевания Бецкого и ссору с женой, удовлетворено. Можно и ехать». Но Пурпур положил перед ним исписанный лист и сказал:
— Читайте.
Это было подметное письмо, в котором Рибас обвинялся хоть и не во всех смертных, но во многих грехах. Оказывается, он не платил карточные долги, непристойными анекдотами развращал кадет, пренебрегал обязанностями, неумеренно пил и даже обложил воспитанников данью взамен хороших отметок.
— Конечно, все это клевета, — сказал Пурпур. — Но ваш поспешный отъезд в армию могут превратно истолковать.
«Вряд ли Кумачино успел приложить руку к этому пасквилю», — подумал Рибас и вспомнил своего недоброжелателя: