Де Рибас
Шрифт:
Одни заботы уходили, но появлялись новые, которыми господин полковник занимался до осени — устраивал пороховой склад, заложил гарнизонный сад, посылал искать влажные луга для посевов овса, наряжал солдат с лошадьми молотить хлеб, который молотили туг древнейшим способом: вкапывали столб, к которому крепили веревку, а к свободному концу привязывали нестроевых лошадей. Кони ходили по кругу и копытами вымолачивали зерна арнаутки.
В сентябре из Крыма прибыл дежурный офицер генерала де Бальмена. Полк Рибаса хоть и не блеснул перед ним выучкой, но реку форсировал умело. Рибасу давно было пора представиться своему непосредственному начальству,
— Мы тут с ног сбились, стараясь исполнить приказы Потемкина. Что ни день — новый приказ. Войска прибывают. Купцов тут больше тысячи — из Кафы, Архиппелага, Воронежа и Тулы. Что ни день — обер-комендант Борзов с докладом: греки сварятся с армянами, албанцы несут петиции на грузин. Татарские мурзы строят козни, а мы им строим мечети. Потемкин требует ко всем относиться с лаской и хлебом-солью, а надо бы сечь их, как запорожцев в семьдесят пятом!
Де Бальмен участвовал в экспедиции генерал-поручика Текели, когда громили Запорожскую сечь. Но теперь в Крыму политика требовала изворотливости.
— А солдаты все в работах и мрут сотнями, — говорил с досадой генерал.
— Я готов привести свой полк в Тавриду, — предложил Рибас.
— Зачем? — искренне удивился де Бальмен.
— Ваши гарнизоны ослаблены. Если турки выступят…
— Не выступят. Суворов на них страху нагнал. Они с нами торговать начали.
— По-вашему, войны не будет?
— У султана и без нас забот хватает. Он три года подряд пробовал спровоцировать в Тавриде войну, поставить своего хана. Но в прошлом году ему пришлось подписать изъяснительную конвенцию, что Крым независим. Меня беспокоит другое. — Генерал передал Рибасу листок с аккуратно переписанным текстом: — Это «Челобитная крымских солдат к Богу».
В челобитной Екатерину называли поганой женой, ради которой солдату умирать не с руки. «Избавь нас, владыка, от многих божков, исторгни нас от вредных и тяжелых оков», — обращался к господу неизвестный автор. А потомок шотландцев сказал потомку ирландцев:
— Смотрите, чтобы этого у вас не завелось.
Рибас вернулся в Новоселицу, где его уж с неделю поджидал Виктор Сулин.
— В Херсон приезжал курьер из Петербурга, — сказал он. — Я хотел написать вам, но Иван Абрамович с оказией отправил меня в Кременчуг. Ваша жена больна.
— Я получил от нее два письма. Она писала о беременности, но ни слова о болезни.
— Курьер случайно говорил с доктором Роджерсоном. Ваша жена при смерти.
Полк был готов к зиме. Рибас написал прошение де Бальмену, и Виктор, собравшийся в Керчь, взялся прошение доставить. Господин полковник немедля отправился в Петербург.
Он ждал самого худшего. Остро вспомнил бал, на котором они познакомились, флирт, досадное происшествие на Балтийских водах в Петергофе, он снова клял себя за проигрыш денег, которые отец прислал тогда на свадьбу. Настя, богиня Флора, черноглазая черкешенка, мать его Софи умирает? Всю дорогу до Петербурга он не мог в это поверить. И судьба смилостивилась: в доме на Дворцовой он застал Настю
— Это в честь императрицы, — сказала Настя, слабо улыбаясь. — Если бы не она, ты не застал бы меня в живых.
Счастливому отцу наперебой рассказывали, что Иван Иванович из-за крайне тяжелого состояния Насти не бывал во дворце для послеобеденных чтений императрице, и тогда она сама заехала к нему, а узрев печаль и сумерки в доме роженицы, распорядилась позвать лучшую повивальную бабку, потребовала передник и сказала: «Все мы здесь только люди, обязанные своим появлением на свет чьей-то помощи». Оставила все неотложные дела, прошла в покои Насти, ободрила ее, велела терпеть и оставалась до тех пор, пока бэби не родила.
Рибас, не откладывая, написал императрице благодарное письмо и отправил его с лакеем во дворец. Через несколько дней, перед Рождеством его вызвали в Зимний, императрица была благосклонна к нему, допустила к руке и повелела снова быть при Алексее Бобринском: Лехнер не справился со своей миссией — восемнадцатилетний воспитанник во всем проявлял леность, нерадивость и вялость.
Эммануил из кадетского корпуса перевелся в артиллерийский полк. Рибас бывал у него в офицерских казармах, ссужал деньгами и советами. Настя поправлялась, но как она изменилась! Рождение второй дочери не только не смягчило ее резкий нрав, безапелляционность суждений, а наоборот — порой она бывала даже груба. У нее появилась неожиданная ревность ко всему, что делает муж. Прошлогодний отъезд Рибаса в армию она теперь называла не иначе, как «армейским прелюбодейством», а один из первых вопросов при встрече был:
— В самом ли деле хороши татарки в Тавриде? Говорят, русские офицеры от них без ума.
Напряженные, граничащие с возможностью ссор отношения тяготили Рибаса, но он терпел, объясняя все тем, что человек, побывавший на краю гибели, не может остаться прежним. Он старался чаще ночевать дома, а не в корпусе, но почти каждый вечер Настя устраивала небольшой домашний спектакль, в котором она играла роль женщины, которой то пренебрегают, то обходятся неучтиво, то надоедают.
— Почему ты сегодня дома? Разве Нарышкин не пригласил тебя в общество низких девиц? Я велю подать карету — ты мечтаешь сесть за карты! Мне не нужно никаких жертв!
Ее энергия теперь искала выход в неуемном высмеивании всех и вся, а порой случались истерики. Свое положение Рибас называл осадным, и когда оставался ночевать в корпусе, наутро Настя частенько являлась в его покои, подозрительно щурилась и, не обнаружив следов ночных вакханалий, принималась с удвоенной энергией язвить.
Генерал Пурпур при встрече в корпусе сказал Рибасу:
— А вы знаете, что наш фехтовальщик Кумачино был найден убитым на Васильевском? При нем нашли два пистолета. Он, видно, отстреливался.
— Его невесте в Вологодскую губернию сообщили?
— Не нашли. Там нет невест-итальянок. Темная история.
Рибас не спешил навестить Сильвану, но в великий пост, когда он ехал с Алексеем в санях в корпус, возле Исакиевского моста увидел ее. Беличья шуба и муфта женщины были запорошены снегом — видно, она долго дожидалась его. Рибас спрыгнул с саней и велел Алексею ехать дальше без него.
— Как ты узнала, что я вернулся? — спросил он.
— Брат сказал.
— Вот как!
— После твоего отъезда они собирались, говорили о тебе.