Де Рибас
Шрифт:
— Прощаю сего турка в честь рождения внучки Александры!
В три пополудни за Рибасом прибежал паж и сказал, что ее величество приглашает его в грот у озера. Все прошло так, как предполагал Рибас. Он с сожалением говорил императрице о неудавшейся попытке узнать содержание письма Леопольда к Иосифу и красочно поведал о встречах в Европейских столицах. Если Екатерина и была недовольна, то ничем это не выказала. К гроту подошли Ланской и Павел с женой. Екатерина не отпускала Рибаса, он лишь отступил в сторону.
— Мы сейчас говорили о том, чтобы
— Ну, что же — дело пустяк, — отвечала Екатерина. — Мы в Новороссии столько мест городами объявили, что посмотришь на верстовой столб, то и город. Теперь и монетный двор князь предлагает устроить в Феодосии. За тысячу верст деньги из Петербурга везти — накладно выходит. Город Гатчина — это ли забота? На Юге хлеба мало, дров нет, топографов никак не пошлем, крестьяне бегут. Придется рекрутский набор объявить да запретить от него деньгами откупаться.
Павел — Рибас читал по его лицу — торжествовал: на приобретенных землях одни непорядки! Знал ли он, что некто Шляпников, а потом сын пономаря Григорий Зайцев объявили себя народу Павлами Петровичами — избавителями россиян от дворянских притеснений? Но настоящий Павел Петрович, — взглянув на Рибаса, вдруг сказал:
— А ведь теперь итальянцев в Крыму в кандалах держат. Что вы на это скажете?
Рибас знал, что русский консул в Ливорно Мочениго присылает из Италии в Новороссию партии колонистов — торговцев, ремесленников, моряков. Но последняя партия отличилась тем, что среди итальянцев нашлась шайка, которая в Черном море убила капитана, захватила фрегат «Борисфен», чтобы начать пиратские разбойные дела. Но фрегат был задержан, а его пассажиры в железах доставлены в Ахтиар.
— Жаль, что в своем путешествии я не побывал в Ливорно, — отвечал Рибас. — Я посоветовал бы русскому консулу быть осмотрительнее, когда он набирает людей.
— Разбойник сидит в Ливорно и разбойниками Россию наводняет, — сказал Павел.
— Уроды всегда являются нежданно, — нахмурилась Екатерина. — Да слава Богу, есть кому их принудить к исправлению. — Кивком она дала понять Рибасу, что больше не нуждается в его присутствии.
Ничто не удерживало Рибаса в Петербурге, и он подал прошение об увольнении в армию, в свой мариупольский легкоконный полк. Медаль, которую готовил Бецкий на присоединение Крыма и Кубани, точнее ее надпись: «Присоединены без кровопролития» — не соответствовала реальным событиям. Суворов обильно проливал кровь ногайцев под Ейском, склоняя их присягнуть Екатерине, за что получил орден Святого Равноапостольного Князя Владимира Первой степени. Татарская знать в Крыму дала присягу на плоской вершине скалы Ая Кая под Карасу-базаром, но турецкие эмиссары склоняли татарские племена к пролитию русской крови.
Рибас рассчитывал выехать в полк после Рождества по зимнему тракту, но немаловажное обстоятельство задержало отъезд. Солдат почты принес в корпус и вручил господину полковнику подметное письмо, написанное по-итальянски. «Известно ли вам, что жена ваша прелюбодействовала
За обедами он краем уха слыхал о некоем Дювале из Вены. Как поступить? Сжечь письмо и все оставить без последствий? Уехать и забыть? Но если переписка и в самом деле не блеф и будет издана? В доме на Дворцовой набережной он стал бывать лишь по необходимости. Слушать постоянные пересуды Насти стало невмоготу. На одном из вечеров в Эрмитаже, куда его пригласили с женой, в свите Павла он вдруг увидел Григорио Кушелева, рассказ которого о российских Робинзонах был до сих пор памятен. Они разговорились.
— В семьдесят девятом я уволился в чине капитана-лейтенанта, — говорил Григорио. — Пребывал в уединении в своей деревне. Но из моего анахоретства вывел одно: надо жить, а, значит, служить. Я недурно рисую и черчу, с этими талантами меня представили великому князю. Но надеюсь быть при его малой флотилии на озерах.
Они вспомнили о товарищах прежних лет. Петр Пален командовал ямбургским полком, Леонтий Бенигсен — киевским легкоконным. Кушелев виделся в Петербурге с капитаном Николаем Мордвиновым.
— Чем кончился его роман с мадонной Генриеттой? — спросил Рибас.
— Он уволился заграницу с сохранением жалования, — отвечал Кушелев. — Отец оставил ему приличное состояние, так что не удивлюсь, если он женится на англичанке.
Новая смерть осенила начало 1784 года. Сердечный друг, утешитель императрицы, цветущий красавец Александр Ланской вдруг слег, жалуясь на горло, и в неделю сгорел в страшных муках в присутствии Екатерины. Конечно же Настя не замедлила сказать:
— Это дело рук Потемкина. Он отравил Александра точно так же, как в прошлом году свел в могилу Григория Орлова, опоив его пьяной травой.
— Нет столицы, где так лелеют сплетни, как в Петербурге, — отвечал Рибас.
— Скорее, здесь именуют сплетнями то, что есть истина, — заявила Настя.
— Тогда… что вы скажете об этом? — Он вручил ей подметное письмо. Жена прочитала, не изменившись в лице и не колеблясь, сказала:
— Я подобные письма о вас не показываю вам, а бросаю в огонь.
— Точно так поступил бы и я. Но что это за переписка с Жемери Дювалем? Он, кажется, в Вене заведует императорским кабинетом медалей?
— Заведовал, — уточнила Настя.
— Кто же он сейчас?
— Покойник, — сказала Настя. Она опустилась в кресло, печально склонила голову на руку. — Вот уже семь лет, как он умер. Я познакомилась с ним двадцать лет назад. Княгиня Голицына, у которой я воспитывалась, скончалась в тысяча семьсот шестьдесят втором году. Иван Иванович взял меня к себе и увез из Парижа в Петербург. Но мы остановились в Вене. В театре ложа Дюваля и наша были рядом. Там мы и познакомились.
— А потом переписывались?