Де Рибас
Шрифт:
— Павел был тут. Как нашла королева графа Северного?
— Сказала, что нашему Северному она не завидует.
— Ты виделся с ним?
— Разве в Петербурге еще об этом не чешут языки?
— До моего отъезда об этом не говорили.
— Заговорят! — Он взял скрипку, сверкнувшую лаком, стал что-то наигрывать и говорил в паузах: — Тут для него сняли отличный дом с видом на залив и Везувий. Я посоветовал, чтобы в его спальне повесили портрет Фридриха, а слуг одели в прусские мундиры. Я рассчитывал, что все давно забыто и встретил его у дома. А граф Северный, завидя меня, так затопал ногами,
— И никаких последствий?
— Сплетни.
— А где твой секретарь Антонио Джика?
— В Ливорно. Отправился к русской эскадре.
И вот тут Рибас решил задать вопрос, ради которого пришел:
— Говорят, Павел имел конфиденциальную беседу с герцогом Леопольдом в Тоскане о русских делах. Что слышно об этом в Неаполе?
— Будь осторожен, ибо ты слишком любопытен. Скажу, что знаю. Прусский посланник со времени посещения Павла ходит гоголем, австрийский ведет со мной нудные разговоры о гарантиях нашей внешней политики.
Паола в поисках мужа обходила гостиницу за гостиницей, но пока без результата, и, встретив рождество в кругу семьи, Рибас поехал к дому английского посланника Гамильтона, но особняк выглядел сумрачно, окна занавешены. На стук дверного молотка слуга лишь приоткрыл дверь.
— Мы никого не принимаем. Траур по умершей жене сэра Вильяма.
— Я ничего не знал. Я недавно в Неаполе, — сказал Рибас.
— Господин посол уехал два часа назад вместе с его святейшеством аббатом Гальяни за город, к себе на виллу.
На вилле Ангелика Рибас увидел Гамильтона в саду в обществе аббата и статуи Карменты-прорицательницы. Выслушав соболезнования, посланник представил его аббату, который сразу вспомнил о давнем письме Рибаса и был обрадован встрече. Он походил не на аббата, а скорее на философа с проницательным взором, случайно одевшего сутану. Гамильтон ушел в дом отдать распоряжения.
— Как здоровье русской императрицы? — вдруг спросил аббат. — Она не больна? Как себя чувствует? Сколько ей сейчас?
— Пятьдесят три.
— Вы приехали в Неаполь в момент знаменательный! — воскликнул аббат, взмахнув четками. — Я передал свои «Рекомендательные записки» генералу Актону. Они о немедленном вступлении Неаполя в Лигу нейтральных государств, которую возглавляет Россия. Два года я ждал, что моим советам последуют. И, слава Богу, дождался. Правительство и королевская чета одобрили Союз с Россией.
— Я поздравляю вас и спешу поздравить себя, — сказал Рибас. — Служа России, я остался подданным Неаполя.
— Официально документ называется «Акт, которым его величество король Обеих Сицилии приступает к системе морского нейтралитета, принятой в пользу свободы торговли и мореплавания».
— Документ отправлен в Петербург?
— Да. Наш посол Сан-Никола подпишет его и вручит императрице. Поэтому я и спросил о ее здоровье. Теперь надо молиться о ее хорошем
Прежде, чем проститься, Гальяни пригласил Рибаса к себе:
— У меня как раз будет Антонио Мареска герцог Серракоприола. Его прочат послом в Россию вместо Сан-Никола, и я поддерживаю его кандидатуру.
Герцог Серракаприола оказался совсем молодым человеком. От отца Рибас узнал, что он добивается новой должности. Знать Неаполя не хотела сближения с Россией и осмеяла протеже Гальяни. Говорили, что он неопытен и неуклюж в свете. С юношеской непосредственностью герцог спрашивал Рибаса:
— Обязательно ли являться перед русской императрицей в шубе? Разрешено ли послам танцевать на балах? Должна ли моя жена целовать руку императрице? Не стану ли я вассалом Екатерины, если поцелую руку ей?
Рибас смеялся, успокаивал молодого красавца, понравившегося ему обаянием и простотой. Но позже герцог задавал те же вопросы в Вене императору Иосифу II, который сказал ему: «В этом мире целуют так много разных предметов. Почему не поцеловать и руку императрицы?»
В этот день Рибас нашел Паолу Скрепи в кофейном доме в обществе плохо одетого мужчины. «Уж не содержит ли она его на мои деньги?»
— Где вы пропадаете, сеньор, я уж не знала, что и думать, — запричитала женщина. — Завезли меня сюда и бросили, как мой правоверный. А я узнала кое-что для вас, чтобы вы не мучились угрызениями совести и отдали долг мне, а не моему муженьку. Он жил тут у почтовика на Корсо и уехал в Париж.
— Парижский адрес он не оставил?
— Оставил. Но как же я?
Рибас вручил Паоле часть «долга» взамен парижского адреса курьера Скрепи и поехал домой. На крутом спуске кучер вдруг стал осаживать лошадей — они оскалили зубы, развернув головы в стороны — от резкой остановки Рибас чуть не вылетел из коляски и увидел, что дорогу им преградили трое верховых. Один подскакал к вышедшему из экипажа Рибасу. Это был Ризелли. Простонародная куртка белого сукна расстегнута, а лосины столь узки, что, верно, требовалось несколько слуг, чтобы снять их с хозяина. Он запрокинул голову в шляпе с фазаньими перьями и рассмеялся:
— Какая встреча после стольких лет! Скажу вам сразу: за давностью наша юношеская дуэль потеряла для меня всякую остроту. Теперь нам самое время соответствовать своим годам.
— Это не лишне, — отвечал Рибас. — Впрочем, для меня все обернулось иначе: я каждый день ощущаю последствия того, что было в юности. Мое теперешнее положение — все еще результат того, что случилось когда-то.
— Разве ваше положение теперь столь незавидно? — Ризелли гарцевал на лошади.
— Отнюдь, — отвечал Рибас. — И вы это отлично знаете. Но жизнь моя могла сложиться совсем иначе.
— Таковы законы жизни, — сказал Ризелли и объехал вокруг собеседника. — Невзначай растоптанный цветок может прорасти мечом. За все приходится расплачиваться.
— Цветок никто не хотел топтать. Только лелеять. А вот высокомерие и безнаказанность ведут к его гибели. Ваш клан, Ризелли, был сильнее, поэтому вы до сих пор употребляете аллегорию о мече.
— Был сильнее? — усмехнулся Ризелли. — Разве что-то изменилось?
— Да. Вы и теперь сильны, — спокойно отвечал Рибас. — Но меня это не затрагивает.