Де Рибас

Феденёв Родион Константинович

– Что все это значит?

– Вы, мой друг, – отвечал генерал, – достойно споспешествовали установлению добрых отношений России с мальтийскими рыцарями.

– Когда же это было?

– Когда посланник великого магистра Рогана маркиз Сограмозо пребывал в Петербурге.

Итак, господина подполковника наградили рыцарским крестом за веселые ужины у танцовщицы Росси и прилежные посещения балета вместе с маркизом Сограмозо. Впрочем, Иван Иванович был более озабочен покупкой картин из коллекции премьер-министра Англии Роберта Уолпола, чем устройством любезного ему зятя. Из замка

Хоутон-Холл прибыло сто девяносто восемь картин с английскими портретами и драгоценными фламандцами. Двор явился в Эрмитаж восхищаться «Пиром у Симона Фарисея» Рубенса, «Жертвоприношением Авраама» Рембрандта и «Птичьим концертом» Иорданса.

Рибас изредка бывал в кондитерской «Болонья», виделся с Сильваной, но связи с ней не возобновил по не совсем понятным для самого себя причинам. Смутные предчувствия удерживали его от этого шага, да и у Сильваны в кавалерах-итальянцах недостатка не было. Подозрения относительно учителя фехтования ничем не подтверждались, хотя господин подполковник постоянно расспрашивал Алешу о нем.

Слякотным ноябрем в благодатной столовой дома Бецкого, о которой лучше сказать, как об оазисе изысканных ароматов, слышался возмущенно-возбужденный говорок Насти:

– В городе давно ходят слухи о приезде Калиостро, а он, оказывается, уж давно в Петербурге!

– Где же он обосновался? – спросил Рибас, слышавший о Калиостро в ложе.

– Да совсем рядом, на Дворцовой, в доме генерал-поручика Виллера.

– Мне писали из Парижа об этом гражданине вселенной, – невнятно сказал Бецкий, тщательно пережевывая нежное мясо молодого козленка. – Говорят, он даже гнилую осину может превращать в золото.

– Это великий человек, великий врач, великий знаток душ, – страстно заявила Настя и сокрушалась, что граф Калиостро медлит с визитом.

– Мне писали, что в Прибалтике он представился как полковник-испанец, – сказал Иван Иванович.

– Ваш скепсис в данном случае неуместен, – протестовала Настя. – В его ложе, единственной в Европе, очень много женщин.

– В ложе или на ложе? – старый ловелас посмеялся игре слов.

Из дальнейших восклицаний, споров и утверждений Рибас узнал многое о человеке, который своими познаниями и чудесами покорил Лондон и Париж, а теперь пребывает в Петербурге с женой Лоренцой после того, как в курляндской Митаве переговорил с усопшими душами. В столице российской он ведет уединенную жизнь отшельника-химика и врача.

– Он вылечил двести человек из разных сословий и ни с кого не взял ни гроша за свое искусство, – утверждала Настя.

На другой день господин подполковник узнал, что жена отшельника очаровательная Лоренца была с визитом у Насти, и выяснилось, что заезжий врач живет на земле вот уже четыре тысячи лет, что в Германии он поднимал на ноги мертвецов и что самой Лоренце сорок, а выглядит она восемнадцатилетней смольнянкой, потому что ее муж владеет философским камнем и элексиром молодости. Рибас подумал, догадался и спросил:

– Ты купила камень или склянку элексира?

– Лоренца мне презентовала ее!

Нечего и говорить: Рибас стоял за то, чтобы Настя была молода и очаровательна вечно. Подвиги

таинственного отшельника могли поразить кого угодно. Шарлотте фон Рекке, знатной девице-курляндке, он представил невероятное и опасное наслаждение беседовать с мертвецами и обещал, что со временем она будет употреблена для духовных путешествий по планетам, будет возведена в степень защитницы земли, а потом, как испытанная ученица, вознесется еще выше.

– Неужели императрица не удостоила его чести быть принятым при дворе?

– Ах, ее ум слишком практичен для того, чтобы понять все это, – был ответ.

Великий и скромный тысячелетний житель обители земной утверждал, что Моисей, Илия и Христос были создателями множества миров и что то же самое будут делать его ученики и последовательницы. Нужно только совершить первый шаг: отречься от всего вещественного и материального. В Курляндии он преподавал магическую демонологию по книге Моисея, и, не имея никаких доходов, жил в невероятной роскоши. После ужина имел обыкновение облегчать жизнь своих слуг и выбрасывать немытые золотые тарелки в окно. Нет, он не был царем Мидасом, который к чему не прикасался – все обращалось в звонкий металл, но размеры жемчужин и драгоценных камней мог увеличивать, когда того пожелает.

Бецкий заволновался, когда узнал, что Калиостро мог из ничего делать янтарь и плавить его. Для пополнения янтарной комнаты таланты мага пришлись бы как нельзя кстати.

Ивану Ивановичу стало известно, что курляндцы решили избрать Калиостро своим герцогом вместо Петра Бирона, которым были недовольны, и встревоженный Иван Иванович решил все открыть Екатерине во время послеобеденных чтений, но успокоился известием о том, что в семействе графов Медемов Калиостро признался, что он не только не Калиостро, но даже и не граф, а великое лицо, которому пока нельзя открыть истину человечеству. Но тайно от всех домашних Бецкий встретился с великим мистиком, пил с ним кофе с печеньем, говорил недолго, а потом объявил Хозикову, Насте, Рибасу и Миниху:

– Я могу сказать одно. Его французский плох, а итальянский вульгарен.

Тем не менее петребургские масоны заволновались: секретарь Екатерины Елагин полновластно завладел вниманием Калиостро, а охотников приобщаться графских тайн было множество. Тихой сапой маг и мистик приобрел вес в Петербурге. Светские дамы за элексир молодости платили большие деньги. Ажиотаж нарастал, и в конце концов в среде масонов стали распространять билеты на встречу с основателем египетской ложи. Один билет Рибас вручил своему ученику-масону корпусному лейтенанту Ливио, а с двумя другими отправился к Виктору Сулину.

– Ну, что же, едем, – сказал путешественник. – Впрочем, я не сомневаюсь, что ваш египетский масон из одного ряда с братьями Пелье, что живут на Большой морской у графа Остермана и возвращают зрение киевским слепцам, которых они в глаза не видели.

По дороге в елагинскую ложу Виктор рассказывал:

– Мне говорили, что барон Гейкинг посетил Калиостро. И тот предложил барону вызвать дух его умершего дяди. И этот дурак-барон согласился. Но с условием: как только дух дяди появится, он в него выстрелит из пистолета.