Дедушка, Grand-pere, Grandfather… Воспоминания внуков и внучек о дедушках, знаменитых и не очень, с винтажными фотографиями XIX – XX веков
Шрифт:
Айна Петровна Погожаева и Борис Викторович Крючков
Бедные дети и внуки «репрессированного поколения», появившегося на свет еще до 1917 года. Если бы не Октябрьский переворот, жизнь деда и его большой, трудолюбивой семьи была бы совсем другой. Люди чести и до революции работали, не жалея сил на Отечество, матери воспитывали детей, дети получали в столичных университетах образование и возвращались на Урал в родные пенаты. У меня было бы значительно больше родственников, двоюродных братьев и сестер, дядьев и теток, племянниц и племянников, их мужей и жен. Связь времен не прервалась бы, мне не пришлось бы по крупицам собирать сведения о своей большой семье. Нас и сейчас много. Когда мы собираемся большим кругом, получается около сорока человек. Дед был бы рад: его внуки и правнуки стали учителями,
А. А. Хвалебнова
Дедушкиными маршрутами
1 сентября 1971 года я отправилась в первый класс. Всех моих будущих одноклассников провожали мамы, бабушки, возможно, кого-то даже отцы, и только одна моя одноклассница пришла с дедушкой. Дедушек больше ни у кого не было, и мы смотрели на этого единственного дедушку как на некое удивительное явление природы, к тому же он выглядел несколько странно — в очень старом, потертом плаще, круглых очках, державшихся на резинке, прикрепленной к дужкам, и в довершении всего, несмотря на седину, можно было догадаться, что он был когда-то рыжим. Необходимость дедушки в жизни показалась мне тогда весьма сомнительной. К слову сказать, этот дедушка оказался замечательным человеком и преданнейшим другом своей внучки. И только много позже я стала задумываться о том, а каким же был МОЙ дедушка, Вениамин Аркадьевич Зильберминц.
Никто из моих домашних не мог, вернее не спешил, дать мне ответ. Я мучилась в догадках: раз геолог, так может, погиб в экспедиции? Или погиб на фронте? Может, умер от старости, ведь он был много старше бабушки? Постепенно реальность стала проявляться, как отпечаток на фотобумаге, и когда в конце 1980-х стали открываться архивы, моя мама отправилась в КГБ, чтобы узнать всю правду до конца. Донос и «следствие» были, по обыкновению того времени, абсурдны. Приговор был приведен в исполнение сразу после оглашения. Маме даже вернули кое-что из его личных вещей. Но что она могла рассказать мне о нем как о человеке, если ей было неполных пять лет, когда она видела его в последний раз. Я рассматриваю фотографии, читаю письма. Думаю, он был очень мягким, застенчивым, скромным и бесконечно наивным человеком, очень любил своих многочисленных детей и с трудом разбирался с женами, пытаясь их как-то примирить. О нем, как об ученом, ученике и друге В. И. Вернадского и первооткрывателе многих методов в геохимии, уже, к счастью, вспомнили и написали много хороших слов.
Мне хочется вытащить на свет его экспедиционные дневники и письма к моей бабушке, в них он не только ученый, геолог, в них он — путешественник, любознательный и анализирующий, они написаны хорошим литературным языком, ведь дедушка учился в Киевском университете, Санкт-Петербургском политехническом институте, а затем окончил и Санкт-Петербургский университет. Бабушка говорила, что в Москве он учился еще и в консерватории по классу виолончели. На фортепиано он играл свободно. Они любили с бабушкой играть в четыре руки. Кругозор его был огромен, очерки, полевые дневники и письма напоминают мне геологические образцы, в которых каждый найдет материал для себя: затерявшиеся на топографических картах поселки, точные описания геологических разрезов, характерные бытовые зарисовки почти столетней давности, имена и фамилии ставших впоследствии известных людей, и, в конце концов, отражение исторических катаклизмов. Мне особенно близки путевые заметки, относящиеся к его экспедициям по Средней Азии, потому что частично дедушкиными маршрутами прошли мой отец, и мама, и я, побывали в Самарканде и Пенджикенте. Мои родители-геологи бывали там и на студенческих практиках, и по работе. А я, будучи далека от науки, сопровождала геологические партии в качестве поварихи. Красота тех мест, на мой взгляд, не может сравниться ни с чем, и эти дедушкины заметки воскрешают и мои воспоминания.
В. А. Зильберминц, студент
Игра в четыре руки для В. И. Вернадского, Узкое, 1932
Одни из первых записей относятся к лету 1910 г., когда он был командирован Санкт-Петербургским обществом естествоиспытателей в Ферганскую область для сбора радиоактивных минералов:
23 мая мы выехали из Санкт-Петербурга, 24-го были в Москве, 25-го в Харькове, 26-го в Ростове и 27-го приехали во Владикавказ. Часов в шесть вечера мы тронулись в почтовом экипаже по Военно-Грузинской дороге. Версты через три начинаются зеленые горы, Терек течет слева. Мало-помалу горы нас окружают и становятся выше, у станции
Утром мы въезжаем в мрачный Дарьял. У замка Тамары самое узкое место. Горы одеваются в белое. Вдруг справа открывается Деводоракское ущелье, и в нем ярко белый, недоступный, старый великан Казбек. Кивнув нам несколько раз, он исчезает, чтобы показаться в полном блеске снова, немного дальше у станции «Казбек». Еще несколько поворотов, и Дарьял оказывается со всех сторон окружен снеговыми горами. Они провожают нас, они встречают; стоят справа и слева, сзади и спереди. Их много, много!
Добровольцем на фронте. Помощник начальника санитарного отряда, 1915
Но вот Дарьял выходит на простор. Два-три поворота, и мы у станции, Дарьял за нами, и Казбек, нет, весь Кавказ перед нами. Казбек кутается в тучи, а там еще мелькает старый монастырь Стефан-Цминда-Самеба. А впереди седой Сион и аулы, аулы кругом, движутся и грозят старыми башнями.
— Барын, пойдом смотрэть источник, нарзан — кыслый вода!
— Некогда, — следует ответ,
— Ах, барын, нэхорош ты чэловэк! Перепряжка, и дальше. Казбек, прощай! Новое впереди нас. Первая гряда великого Кавказа пройдена. Она протянулась исполинской цепью за нами и уходит вдаль, блистая верхушками. Становится холодно. Мы идем среди снегов. Кругом мелькают старые аулы с развалинами крепостей, когда-то здесь боролись за свою свободу дикие, независимые племена. Дорогой ценой доставалась каждая крепость. Все миновалось… Аулы стоят пустые, башни разбиты, народ разорен. И что же им дала русская «культура»? Эх, да что говорить! «Унутреннего» врага пугать мы еще умеем: по дороге нам то и дело встречаются батареи конной артиллерии. 0ни «демонстрируют», на что еще русские войска способны. И кого пугают? Ведь старый Кавказ надолго заснул и еще не скоро проснется.
Привал, 1910-е годы
За «Коби» мы покидаем долину Терека и вступаем в долину Байдары. Миновав источник с вкусной углекислой водoй (содержащей, однако, немного серы), мы пробираемся между снежными великанами все вверх и вверх. Нужно теперь перевалить через вторую гряду, кругом остатки снежных обвалов и крытые галереи. зеленые лужайки так хорошо гармонируют со снегами гор. Наконец, перевал, и мы покатили быстрее к Гудауру. Вид необыкновенный. Снежная цепь: Семь братьев, Крестовая, Красная и т. д. поднимаются высоко к небу. А внизу, где-то под нами, зеленеет Коймаурская долина с серебристой лентой Арагвы. В другую сторону — бесконечные зеленые холмы Грузии. Таков вид с Гудаура. Это — кульминационный пункт, дальше дорога уж не так интересна. Бесконечно запутанный Мистский спуск уводит нас из горной страны, и дальше мы едем среди мирного пейзажа цветущей Грузии. За Пассанауром разразилась гроза, и мы заночевали, еле добравшись, на станции Ананур.
На другой день — довольно скучные Душетские горы и Мцхет, наводненный разными старыми остроконечными соборами. Дальше мы поездом въезжаем в столицу Грузии.
29 мая. Город Тифлис произвел на меня приятное впечатление. Европейская часть весьма похожа на европейскую, а азиатская вполне отдает Азией. Интересны в последней Армянский базар и старые бани. Трамвай всюду, имеется даже фуникулер, на гору Св. Давида — оттуда весь город виден с птичьего полета. Вечером — ливень размывает дорогу, и мы откладываем отъезд до другого дня. До Баку дорога (30 мая) скучнейшая, а сам Баку город весьма неважный. Мы бегло осматриваем «Черные Ряды», нечто равносильное тифлисскому Армянскому базару.
31 мая. Старый «Константин» увозит нас в зеленое Каспийское море, ночью здорово треплет, а к утру показывается берег Азии. Мы в Красноводске, жара нестерпимая. Местность дикая, голая и не особенно красивая после Кавказа. Перед нами вытягивается поезд цвета «крем», а мы к вечеру уже среди песков, справа открылись унылые горы, утром они становятся больше и превращаются (l июня) в дикий скалистый Копет Даг. Это персидская граница. Верблюды убегают от нас по степи, дорога очень однообразна. Вечером мы в Мерве, здесь течет Мургаб, и поэтому кругом растительность. Рано утром переезжаем по длинному мосту через шоколадную Аму-Дарью. Мы — в Бухаре.