Дефектная игрушка
Шрифт:
— В старости о нас позаботится фракция, а не дети, если не сдохнем раньше, — мужчина выкручивает надбровные конусные серёжки, дезинфицирует их перекисью водорода и вкручивает обратно (из чёрта в человека и обратно за шестьдесят секунд). — Бесстрашным не нужны дети, они даже не сбиваются в пары. Живут себе в общих спальнях до конца своего срока.
— И нам не стоит сбиваться в пару, — бесстрашная спокойна, рассудительна. — Я переберусь в общую комнату для патрулирующих или снайперов, буду служить системе, как и все.
— Мы повязаны, Лиза, ты забыла? — он злится на неё, всецело распоряжающуюся
Она не страдала амнезией. Она помнила маршруты от «Бесстрашия» до «Искренности», от изнасилования до беременности, от «тебе осталось пару часов» до «ты в чужой рубашке», «ты в чужой пизде», «что мы теперь скажем Максу?», «эй, ты так просто уйдёшь?», «после всего…», от кабинета тестовой симуляции до настоящего момента.
Лиза только сейчас осознаёт, что притворялась, и пустота в ней была какая-то искусственная, надуманная девочкой из «Дружелюбия». Оцепенение от первого самостоятельного убийства – вот, что это. Она насильно удерживала себя в обстановке полного отторжения мира, было страшно показать свою флегматичность, тем самым встав на одну ступеньку с Эриком.
Они одинаковые. Стрёмно это.
— Вставай, я тебе кое-что покажу.
***
— Мы повязаны на сексе, так? Пока мы не закончим, ты меня не отпустишь? — Лиза задаёт вопросы неумеренно громко, несколько бесстрашных, попавшихся на пути, кисло кривят губы.
Между ними истории на целую книгу. Никто не удивляется их воссоединению. Начинает казаться, что их больше не воспринимают отдельно друг от друга. Они становятся самой читаемой книгой в библиотеке тёмных душ: никогда не залёживаются на полке и основательно истрёпываются на языках.
— Давай, ты заткнёшься? — Эрик хамит в привычной манере.
Бесстрашная подлавливает себя на том, что скучала по его заматерелой прямолинейности.
Они выходят из Ямы и следуют по индустриальной части города. День скатывается в вечернюю синь, небо походит на вспухший поролон — грозовые тучи обваливаются на ТЭЦ-ы. Свежий поток штормового ветра всасывается в тела людей, блуждающих погасшими светлячками по замусоренному Чикаго, будто через соломенные трубочки из дешёвого пластика.
Однотипные серые постройки фракции «Отречения» убоги. Внутри коробка оснащена строго необходимым. Лампочка, висящая на гибкой проволоке, снабжает светом только потолок, остальная комната в зоне беспроглядной темноты. Им и это не понадобится. Эрик срезает ножом лампочку (свет в «Отречении» дают по расписанию, по-другому её не погасить).
— Просто чувствуй, отпусти себя, — он откладывает лампочку на стол, делает шаг навстречу Лизе и врезается в неё своей поднятой во вздохе грудью.
Она не препятствует его неудобной нежности, отдаётся его рукам, плавно сходящим с плеч к кистям. Ощущает под кожей вибрирующую свернувшуюся от возбуждения кровь. Нужно лишь подключить внутренние резервы, чтобы заискриться в руках Эрика; вырвать стоп-кран, чтобы замереть в этой круговерти неизведанных самоощущений. Раньше она стояла перед ним на коленях, теперь, фактически, он. Ей подвластно приручить зверя, приручить себя,
Эрик усаживает её на стол, слышно, как лампочка съезжает с края поверхности и разбивается в ногах. Вся суть их «отношений» в лампочке, не подающей электричества, — стекло разлетелось, а латунный цоколь остался невредим. Эрик порывисто раздвигает её ноги. Слышно щёлкнувший сустав в резкой нетерпеливой стыковке. Он безудержный, когда нагретая плоть просится в её влагалище. Запал на чувственность отходит на задний план, он берёт ее, отказывая себе в сдержанности. И что-то разрывается в нём с толчками в податливой Лизе.
— Ты вернулась. Больше не оставляй меня. Мне по горло хватило смерти сестры.
Рывок назад, головка члена на уровне раскрытых половых губ. Эрик ищет её глаза, растворённые в движущемся рое мрака (сам чёрт ищет её в свойственном ему мраке). Находит. Оттягивает маску притворства, вросшую в лицо, оголяя все нервы.
— Я устал без тебя.
В темноте можно сказать что угодно. Это, возможно, не примется за истину. Темнота рассеется золой с приходом утра, которое доступно даже фракции «Отречения».
Комментарий к Часть XVIII. Фракция Отречения.
========== Часть XIX. Раз-два. Раз-два. ==========
«Сто тринадцать» — жирные цифры вписываются чёрным маркером на запястье Лизы.
Вот тебе и наипиздец. Математика дьявола. Воистину. «Тринадцать». Эрик, однозначно, перегибает — намертво фиксирует пальцами руку бесстрашной и выводит бесовские символы на коже. Поход к Себастиану в «Вертеп» за «толковым музыкальным железом» оборачивается выцарапыванием брачного номера на струнчатых сухожилиях.
— Кольцо прилагается? — Лиза трогательна в своей наивности. Открыто заглядывает Лидеру в потемневшие глаза.
— Как тебе будет угодно, — расплетает шнурок на ботинке, накручивает на безымянной палец девушки и закрепляет бантом.
Поразительный мудак. Неебическая идиотка. Ядрёно комбо.
— Странно, — ослабляет верёвку, сильно передавливающую палец, — но сойдёт, теперь я могу идти?
— Иди.
— Присоединишься?
— Просто чтобы все знали, — игнорирует вопрос, с какого-то момента начинает оправдываться за несерьёзные цифры и нитку шнурка; его стойкая позиция — не афишировать — даёт ощутимую трещину. — Через месяц заменим настоящими.
Он попросил её остаться, и она осталась. Это банальная форма благодарности. Лизе не горячо, не холодно. Знатно её трепануло в период их несостоявшейся свадьбы. И сейчас они идут на элементарные уступки. Никому из них дубль два не сдался. Как бы то ни было, Эрик начал первый. Раз, два – шаг. Раз, два – шаг.
***
— Чем ты хочешь заниматься? — отстранённо спрашивает Эрик у Лизы. — Нужно найти тебе занятие по способностям.
Он всё ещё убеждён в её бесполезности. Но она его собственная бесполезность, это в корне меняет дело.