Декабристы на Севере
Шрифт:
26 июня Ланской сообщил о просьбе Миницкого начальнику главного штаба Дибичу, а тот — Николаю I. 5 июля Дибич дал знать Бенкендорфу и Ланскому, что царь разрешил Кашкину “отправиться на жительство в Тульскую губернию с тем, чтоб он никуда из оной не отлучался, состоял бы под секретным надзором полиции”. При этом царь пожелал, “чтоб гражданский губернатор о поведении и образе жизни его, Кашкина, уведомлял меня ежемесячно”. [207]
21 июля 1827 года Кашкин уволился из канцелярии Миницкого и выехал в Тульскую губернию. В ноябре того же года по просьбе сестры, Варвары Николаевны Кашкиной, декабристу разрешили проживать и в Калужской губернии, где находилась значительная часть его хозяйства, обремененного долгами. 9 декабря 1827 года Сергей Николаевич выехал в Калужскую губернию и поселился в родовом имении, в деревне Нижние Прыски Козельского уезда. В Калужской и Тульской губерниях С. Н. Кашкин занялся
207
ЦГАОР СССР, ф. 109, 1 эксп., оп. 5, д. 61, ч. 179, л 1–1об.; ЦГИА СССР, ф. 1286, оп. 4, д. 96, л. 36.
В литературе на основании официальных документов и с легкой руки внука декабриста, Николая Николаевича, родослова Кашкиных, распространилось мнение, что Сергей Николаевич “был всемилостивейше прощен” царем, получив право на жительство в родном поместье, а позднее и в других местах. [208] Это недоразумение. О каком “помиловании” можно говорить, если тульский и калужский губернаторы должны были установить за С.Н. Кашкиным негласное бдительное наблюдение и ежемесячно доносить в два учреждения — в главный штаб и в 3-е отделение — о взглядах, поведении и связях декабриста. Каждый шаг Кашкина становился известным царю и его прислужникам. Петербург постоянно напоминал местным блюстителям “законного порядка”, чтобы надзор за ссыльным не ослабевал.
208
ЦГАОР СССР, ф. 109, 1 эксп., оп. 5, д. 297, л. 1–1об; там же, д. 61, ч. 179, л. 43; ВД, т. 8, с. 324; Кашкин Н.Н. По поводу “Воспоминаний о былом”… с. 423; Сидорова А.Б., Указ, соч., с. 17.
В деле С.Н. Кашкина по 3-му отделению сохранились месячные рапорты калужского гражданского губернатора князя Оболенского, предшественника Бибикова, о поведении Кашкина за 1828 год. Все они стереотипны. Приведем докладную за октябрь: “Губернский секретарь Кашкин в течение минувшего месяца вел себя скромно и благопристойно”. [209]
Выезжать из Тульской и Калужской губерний С.Н. Кашкин не имел права. Когда же его сестра попросила разрешить брату съездить в Москву по хозяйственным делам, на докладе шефа жандармов появилась 28 марта 1830 года выразительная царская резолюция: “Таким образом из одного снисхождения к другому, меры не будет”. [210] Въезд в Москву решительно воспрещался.
209
ЦГАОР СССР ф. 109, 1 эксп., оп. 5, д. 61, ч. 179, л. 22.
210
Там же, л. 27.
Вовсе нетерпимо отнеслось правительство к просьбе Кашкина от сентября 1832 года позволить ему участвовать в дворянских выборах с целью получить должность и средства для безбедного существования. Бенкендорф бесцеремонно ответил просителю, что он не считает возможным разрешить бывшему члену “злоумышленного общества службу по дворянским выборам и даже не будет спрашивать на это всемилостивейшего повеления”. [211]
Как видим, ссылка для С.Н. Кашкина после выезда из Архангельска не прекратилась. Изменилось лишь место ссылки. Поэтому нелепо говорить о милосердии коронованного деспота по отношению к С.Н. Кашкину.
211
Там же, л. 33.
Лишь в 1834 году по ходатайству шурина декабриста, адъютанта великого князя Михаила, Грессера С.Н. Кашкину разрешили въезд в Москву и проживание в ней. Однако не успел Сергей Николаевич воспользоваться этой “милостью”, как Бенкендорф в январе 1835 года поручил начальнику 2-го округа корпуса жандармов полковнику Шубинскому “за поведением в Москве Кашкина иметь секретное наблюдение”. [212] Только спустя полгода появился в Москве объект слежки. [213]
212
Там же, л. 43.
213
Там же, л. 50.
В мае 1841 года Сергей Николаевич через Бенкендорфа обратился к императору с просьбой разрешить ему приехать в будущем году месяца на два в Петербург для подготовки сына к вступительным экзаменам в Царскосельский лицей.
5
214
Там же, л. 67.
Сергей Николаевич Кашкин скончался 7 ноября 1868 года.
Вольнолюбивый дух и декабристская атмосфера витали в семье Кашкиных. Старший сын декабриста, Николай, продолжил доброе дело отца. Он вступил в борьбу за переустройство крепостнической и самодержавной России в рядах петрашевцев — сторонников демократических и социалистических идей.
В ночь на 23 апреля 1849 года в квартире родителей, живших тогда в Петербурге, на Владимирской улице, Николая Сергеевича арестовали и препроводили в Петропавловскую крепость. Кашкина-младшего и многих его товарищей приговорили к расстрелу. Обреченного везли на казнь мимо родительского дома. Отец и братья видели его из окна квартиры…
После оскорбительной церемонии “казни”, замененной лишением дворянства и ссылкой рядовым в войска Кавказского корпуса, Николай Кашкин отбыл к месту службы. Крайняя жестокость приговора по отношению к петрашевцу Кашкину объяснялась помимо всего прочего тем, что он был сыном “закоренелого” декабриста.
Отец не осуждал поведение сына и не отрекался от него. 23 декабря 1849 года в тюрьме состоялось свидание родителей с сыном. [215]
Говоря о семье Кашкиных, нельзя обойти молчанием тетку декабриста Елизавету Евгеньевну Кашкину. Это была замечательная женщина, носительница мировоззрения декабристов и связующее звено между ними и их преемниками по революционной борьбе.
215
Из записок Н.С. Кашкина. — В кн.: Петрашевцы в воспоминаниях современников. /Сост. П.Е. Щеголев. М.; Л.: Госиздат, 1926, с. 198; материалы следственного дела Н.С. Кашкина опубликованы в кн.: Дело петрашевцев, М.: Изд-во АН СССР, 1951, т. 3, с. 151–172.
Елизавета Евгеньевна, почерпнувшая свои взгляды и мнения в кругу декабристов, распространяла их идеологию на близких к ней лиц, среди которых находилась мать Николая Платоновича Огарева. “Выученицей” Елизаветы Евгеньевны была и гувернантка Ника, Анна Егоровна, к которой мальчик был очень привязан.
Вследствие близости с Елизаветой Евгеньевной, в доме Огаревых часто повторялись имена Евгения Оболенского, Сергея Кашкина…
В “Моей исповеди” Н. П. Огарев писал, что “все движение декабристов отзывалось в образе мыслей Анны Егоровны и через нее отзывалось во мне…”. [216] Воспитательнице, осуществлявшей наставления Е.Е. Кашкиной, Огарев был обязан “первым чувством человеческого и гражданского благородства”, начальным, еще смутным, проявлением симпатии к декабристам, возникшей в юной душе до событий на Сенатской площади. После поражения восстания Огарев вместе со своими учителями разделял “любовь к людям 14 декабря”, искренне уверовал в то, что они “не бунтовщики и не изменники, а истинные приверженцы отечества”. На грани детства и отрочества Огарев и его друзья “перестали молиться на образа и молились только на людей, которые были казнены или сосланы”. [217] В этом несомненная заслуга Е.Е. Кашкиной.
216
Огарёв Н.П. Моя исповедь. — Литературное наследство, т. 61, с. 681.
217
Там же, с. 700.
Имя Елизаветы Евгеньевны Кашкиной должно стоять в одном ряду с именами подруг жизни декабристов и их сподвижников. Пока историки и художники слова находятся в долгу перед этой необыкновенной женщиной.
Обратим внимание читателей на то, что на примере семьи Сергея Николаевича Кашкина можно проследить преемственность ленинских этапов революционного движения и установить живую связь между первыми двумя поколениями борцов за свободу и счастье Отчизны: в семье дворянского революционера воспитан сын, оказавшийся в революционно-демократическом лагере, формировавшемся в 40–50-е годы XIX века. Это симптоматический случай, хотя и не единственный. [218]
218
См.: Степунина С. Сто братьев Бестужевых. — Советская Россия, 1982, 14 февр.