Декамерон
Шрифт:
— Чем тебе катакомбы не угодили? Там, по крайней мере, сухо. И не так воняет.
Тот осклабился. Его забавила капризность обитателя поверхности.
— Не припомню, чтоб белым хватало ума лазить по лестницам. В канализацию можно попасть только через люки. Стоки. Либо же технические туннели золотарей. Из последних многие закрыты на ключ. Так что, сдаётся мне, они пришли из катакомб. А значит, из храма и прочих путей, которых по Городу насчитывается великое множество.
— Гиблое дело. Я понял, — смирился Альдред.
Ему это легко
— Время сделало своё дело. На всём протяжении клоаки катакомбы и канализация перемешались, раз уж стены обвалились. Окольными путями, но мы дойдём до побережья. Просто доверьтесь мне, синьор, — заклинал Маттео.
— Твоя взяла, старик, — сдался Альдред. — Веди.
И они пошли по коридору дальше, свернув направо. Свет фонаря позволял разглядеть множество дверей, что вели в самые разные помещения. Но никаких следов ни упырей, ни бездомных Флэй не замечал.
Оно и понятно: здесь работали золотари. Феодал не жаловал тех, кого откинуло на обочину жизни. Люмпены не приносили никаких денег. Тратиться на них — тем более, бессмысленно. Поэтому рабочие Клоаки имели полное право гонять их по канализации, как хотели. До действительно пригодных для проживания помещений, напоминавших кельи, бездомных не допускали. Соответственно, и каннибалам нечего ловить.
— Цанци, — обратился к проводнику ренегат. — а ты застал тот момент, когда… «белые» впервые появились в Клоаке?
— Конечно, синьор, — отозвался тот. — Помню, как если бы это было вчера.
— Расскажи мне, — потребовал предатель.
Чёрный мор дезертир понимал слабо. В то же время ему хотелось изучить его досконально. Настолько, насколько это возможно. Так он надеялся выработать стратегию по борьбе с эпидемией. Если не для всех ещё пока живых, то для себя лично. Ренегат боялся заразиться, будучи несведущим, как это происходит.
— Вас интересует что-то конкретное, юный инквизитор? — просипел Маттео.
— Меня интересует всё с самого начала, — пояснил Альдред.
Некоторое время Цанци молчал, идя со светильником впереди. У Флэя закрались в голову подозрения, что дурман сильно сказался на умственных способностях бродяги. Вероятно, отрава сузила его когнитивный потенциал при составлении в уме полной картины прошлого. И действительно, рассказ его нельзя было назвать полным:
— Сначала ничего не предвещало беды. Как и раньше, мы жили в Клоаке. Выбирались на поверхность. А в один день всё изменилось, — рублеными фразами изъяснялся Маттео.
Лишь благодаря привычным фразам звучал более-менее внятно.
— Я не заболел. Другие заболели. Хотя… все мы просили милостыню. На улице. Много людей ходило.
— Кто-то из прохожих подкинул вашим обкашлянный сольдо? —
Маттео Цанци долго размышлял над тем, что крылось под вопросом дезертира. Додуматься у него не вышло. Бродяга проигнорировал и продолжил:
— Зараза дала о себе знать. Многим позже. С каждым днём в Город нас выходило всё меньше. Остальным приходилось остаться. Они лежали в своих спальниках. Кашляли. Но не все. Некоторых лихорадило. Другие — ни живые, ни мёртвые…
— Что это значит? — напрягся Альдред.
— А? О чём Вы, синьор? — не понял бездомный.
Беглец успел пожалеть о том, что прервал его. Но ему были нужны детали. Здесь и сейчас. В полном объеме.
— Твои друзья — на них что, болезнь сказалась по-разному?
— Ну, можно и так сказать, — нерешительно отвечал отщепенец.
— И на ком как? — Альдред подписался направлять ход его мысли. — У тех, кто кашлял, стали образовываться бляшки на теле. На шее — это мы видели сами. Дино жаловался на шишки в подмышках. А Чечилия — на припухлости в области её чресл. Я не знаю, как это работает.
— Поверь, никто не знает. — буркнул Флэй. — Что с ними было дальше?
— Кашель у них нехороший стал. С кровью. Отхаркивали черноту. Слизь. Но густая, как смола. Я думаю, болезнь поражала их лёгкие. Или же просто дыхательные пути. С каждым днём они ходили всё реже. Не могли встать. Еда не лезла. Огонь не грел. На имена не отзывались. А иногда их рвало. Прям на себя. До стока никто не доползал.
Ренегат про себя записывал симптоматику.
— И сколько так дней длилось? — осведомился он сухо.
— Да у всех по-разному. Разброс — от одного до трёх. Кто сильнее, кто послабже, видимо, — припоминал Маттео Цанци. — Мы ничем не могли им помочь. Только наблюдали, как они умирают. Бубоны у них лопались. Из них вытекал гной. Сукровица. Кровь. Короче, всё вперемешку. Становилось получше. Но ненадолго…
— В смысле?
— Из их тел полезло чёрное стекло. Колдунство!.. — Голос бродяги задрожал.
«Чёрный нектар. Минералы. Соли. Но стекло?.. Хотя чего я ждал от куряги?»
Казалось, ещё немного, и он опишет всё в самых бурных красках. Не этого Альдред хотел от него.
— Погоди, погоди. Не торопись, — одёргивал он люмпена.
Они даже остановились посреди сырого коридора, чтобы прояснить этот момент.
— Из тела целиком? Или откуда-то конкретно?
— Да прям из лица. Из головы, — отворачиваясь, пробормотал бездомный. — Они вечно бормотали себе под нос. Всякую чушь. Глаз будто не смыкали. Стонали, затихали, кричали. Бредили. А со временем вообще переставали подавать признаки жизни.
Попутчики стали идти дальше.
— Это как?
— Глаза закрылись. Они больше не двигались. А из них денно и нощно и дальше лезло стекло. Прорезало одежду. Вскоре их трупы стали походить на… как бы это сказать, чёрные стеклянные шишки. От них странно пахло. Будто бы морем — и в то же время гарью. Как это возможно?..