Декоративка. Книга 1

Грин Агата

— Я имею в виду, что не позволю себя пользовать. Понял?

Он перестал улыбаться, но его глазищи стали ярче. Видать, доволен, что я выздоровела…

— Ты принадлежишь мне, Ирина.

— Нет.

— Ты будешь делать, что я скажу.

— Не буду, — сорванным от напряжения голосом произнесла я и чуть не упала от страха, когда он пошел ко мне, вытянул руку и подтолкнул к лежанке.

Я обещала себе, что буду сопротивляться, если он на меня нападет, но стоило ему оказаться рядом, как я снова стала безголосой недвижимой деревяшкой, как в ту первую ночь в этом мире. Причем только рядом с ним

во мне просыпается неконтролируемый страх и овладевает оцепенение… Тем же Шариану и Гадо я оказывала вполне действенное сопротивление.

Зен продолжил наступать, оттесняя меня к лежанке. Я никак не могла сбросить оковы оцепенения, только смотрела на этого варвара. Его рука снова легонько меня толкнула, и я упала на лежанку.

— Ты слабая, — произнес он ровно. — Не бойся. Даже звери не трогают самок, не пригодных к случке.

Сказав это, он отошел и как ни в чем не бывало принялся разжигать остывающий очаг. Все еще лежа, оцепеневшая, испуганная до полусмерти, я никак не могла сообразить, почему он меня не тронул, ведь в его глазах явно горело предвкушение.

Наконец, мне удалось проговорить:

— Н-не будешь трогать? Тогда… тогда зачем я тебе?

— Золото.

— Золото?

— Из-за тебя я потерял золото. Ты мне его вернешь.

— Как?

Он усмехнулся.

Снег лежал плотным, но не пышным покрывалом, под ногами не хрустело. Я тащилась за Зеном, храня сердитое молчание, и буравила его спину ненавидящим взглядом. Этот варвар так и не сказал, как именно я верну его чертово золото, просто достал из сундука свою одежду и велел одеваться.

Несмотря на то, что впервые за почти неделю мне удалось выйти из дома, меня злило и раздражало все, на что падал взгляд: снег, хвоя, камни, ели, даже розовато-золотой дневной свет. Лес воспринимался мной как зловещая неприветливая сущность, от которой можно ждать только беды или подлянки.

Я шла неуклюже, то и дело поправляя сползающую на лоб шапку, и чувствовала, как бегут по спине и между холмиками груди струйки пота. Опасаясь снова заболеть, я оделась тепло, но по-мужски: на чулки натянула носки, чтобы уберечь многострадальные ступни от холода; подоткнула концы рубашки между ног и влезла в штаны Зена, которые были мне велики, но которые не сползали благодаря шнурку на поясе, который я хорошенько затянула. Затем я накинула на плечи шаль и завязала ее концы за спиной — получилась своеобразная теплая кофта. «Изысканный» наряд дополнил заячий тулуп, который, судя по размеру, принадлежал Зену, когда он был еще ребенком, войлочная шапка-ушанка, драный пояс, и огромные рукавицы, которые слетали с моих рук.

Так во мне трудно было узнать женщину, я выглядела как мальчик-подросток. Не заметив корягу под ногами, я споткнулась и упала. Зен обернулся, схватил меня за тулуп и поднял, затем продолжил путь. Сам он двигался уверенно и бесшумно, и одежда его выглядела получше, чем те обноски, что он дал мне. Одна только шапка с меховой опушкой чего стоит…

Я не могла на него спокойно смотреть, не могла утихомирить бушующие эмоции. Если бы я просто его презирала, то легко бы могла сохранять уничижительное молчание и равнодушие. Но я его боялась, боялась до трясучки в коленях, и это меня злило. Золото он хочет вернуть… Но он не

заслуживает золота, потому что не имел права похищать нас с Леной! Может, донести до его примитивного ума эту мысль, авось додумается, что я права?

— Эй, — грубо позвала я, и остановилась.

Зен обернулся.

— Что бы ты ни думал, дикарь, — выговорила я с отвращением, — я тебе не принадлежу. Ни тебе, ни вашему хрену Хауну.

— Хрен Хаун, — повторил Зен и улыбнулся; губы его казались очень яркими на холоде. Красивые, кстати, губы — редко у какой девушки бывают такие пухлые, четко очерченные линии рта. Да и белизна его зубов могла соперничать с белизной снега, и это тоже кольнуло меня в самое сердце. Подсознательно хотелось, чтобы этот тип соответствовал своей гнилой сущности и был уродом, а не таким белозубым, пухлогубым и яркоглазым.

— Не буду я тебе ничего возвращать. Никакого золота. Понял?

— Будешь.

— Нет! Я не часть вашей убогой империи, хоть вы мне еще сто клейм поставьте! Если у вас мало своих женщин, это не значит, что вы имеете право воровать чужих! Я не ваша, ты не имел права меня похищать, и то, что гадливый Гадо сделал меня декоративкой, ничего не меняет. Я свободная, мать твою, женщина, и я тебе ничем не обязана. Это ты мне обязан. Ты должен мне золотом платить, чтобы возместить психологический и физический ущерб!

Моя пламенная речь не тронула желтоглазого. Скорее всего, потому, что большую часть слов не понял.

— Идем, — произнес он, стрельнув взглядом куда-то вбок.

— Да не пойду! Я свободная, понимаешь? Я родилась свободной и останусь свободной! И выполнять твои указания не буду!

— Будешь.

— Ты что, совсем тупой?

— Нет, — спокойно возразил он. — Это ты.

От того, что он перевел стрелки на меня, я даже растерялась.

— То, что ты родилась свободной, ничего не значит, — разъяснил он. — Ты незаконно проникла в леса двенадцатого ов-вена империи Ниэрад, не спросив позволения отца Хауна и не доложив о своем прибытии. Ты тупа, — повторил он, — а если была бы умна, не попалась бы нам на глаза или выбрала бы другой, безопасный, путь.

— Да если бы ты знал, как я сюда попала, то… — запальчиво начала я, но вовремя осеклась.

Зен приподнял бровь.

— Боже, дай мне терпения и сил… — пробурчала я себе под нос, успокаиваясь.

А желтоглазый наоборот взвился. Подскочив, он взял меня за грудки, приподнял так, что мои ноги оторвались от земли, и прорычал в самое лицо:

— Не смей! Взывать! К богу!

— Почему? — прошелестела я, ошалев от неожиданности и резкого выброса адреналина.

— Никогда! — повторил Зен и встряхнул меня.

— Поняла! Не буду!

Мэнчи резко отпустил меня, и я вполне ожидаемо упала.

— Идем!

Что мне оставалось делать? Я поднялась и, ощущая, как сердце выпрыгивает из груди, последовала за ним. Бесполезно говорить с этим узколобым варваром! Он раб своей империи и не способен рассуждать о свободе!

Мы вошли в более густой ельник; лохматые веточки стали цепляться за одежду. Ступая точно за Зеном и размышляя, почему у местных такие странные отношения с религией, я не сразу осознала, что мне стало хуже. Голова начала кружиться, в ушах появился шум. Наверное, это слабость после болезни…