Декстер в деле

Линдсей Джеффри

Едва застрекотал принтер, Дебора, стоявшая у окна, подскочила к нам и облокотилась на спинку моего стула.

— Что у вас? — нетерпеливо спросила она.

Я достал из принтера листок бумаги.

— Может, и ничего… Девять уволенных.

Она выхватила список у меня из рук и уставилась на имена как будто на тайную шифровку.

— Нужно проверить по личным делам, — объяснил я сестре. — Вдруг они угрожали кому-нибудь.

Дебора скрипнула зубами; ей явно не терпелось умчаться на улицу, по первому же адресу

из списка, но она понимала, что сэкономит кучу времени, если мы сейчас рассортируем их по важности и поставим кого поинтересней в начало списка.

— Ладно, — нехотя согласилась она. — Только быстрее, поняли?

И мы заторопились пуще прежнего. Мне удалось отсеять двоих, «уволенных» после того, как Бюро иммиграции выслало их из страны. Но в начало списка попало лишь одно имя: Эрнандо Меца, сотрудник, который сделался буйным (да-да, в его личном деле именно так и было записано), после чего его пришлось насильно удалить из здания.

И знаете, что самое замечательное? Этот Эрнандо разрабатывал дизайн рекламных инсталляций в аэропортах и на круизных пристанях.

Инсталляций вроде тех, что мы увидели на пляже и в «Эльфийских садах».

Когда я рассказал об этом Деборе, сестра воскликнула:

— Черт возьми! Он самый! Прямо в цель!

Я тоже был согласен, что имеет смысл встретиться и поболтать с этим типом, но внутренний голос настойчиво шептал мне, что так просто ничего не бывает.

И тут уж как водится: если предчувствуешь неудачу, то скорее всего окажешься прав.

Глава 9

Эрнандо Меца проживал в приятном (но не слишком) районе «Кораллы», который в отличие от остального Майами практически не изменился за последние двадцать лет под защитой собственной обыденности. Домишко нашего клиента находился всего лишь в миле от района, где жила Дебора, — практически по соседству. К несчастью, это никак не поспособствовало проявлению соседских чувств ни у одного из них.

Все началось, как только Дебора постучала в его дверь. Моя сестра была взбудоражена (я сразу это понял по тому, как она покачивалась с носка на пятку) и явно рассчитывала, что напала на след. Потом дверь скрипнула и открылась внутрь дома, на Мецу; Дебора прекратила дергать ногой и пробормотала:

— Черт.

Себе под нос, разумеется, но вряд ли неразличимо.

Меца услышал и ответил ей:

— Сама дура! — И уставился на мою сестру с откровенной враждебностью, тем более удивительной, что он при этом сидел в инвалидном кресле с электроприводом и был явно не в состоянии управлять собственным телом, разве что некоторыми пальцами.

Одним пальцем он как раз ткнул в джойстик, закрепленный на ручке кресла, и выплюнул:

— Чего надо? Ты не из «Свидетелей Иеговы» — на вид слишком глупа. Значит, продаешь чего-нибудь? Ага, я бы новые лыжи прикупил.

Дебора кинула

взгляд в мою сторону, но я лишь улыбнулся — у меня не нашлось для нее ни совета, ни догадки. Сестра почему-то разозлилась: нахмурилась, сжала губы в ниточку. Снова обернулась к Меце и вопросила замечательно поставленным «полицейским» голосом:

— Вы Эрнандо Меца?

— То, что от него осталось. А вы полицейские? Оштрафуете меня за то, что я катался без штанов по городу?

— Мы бы хотели задать вам несколько вопросов, — сообщила Дебора. — Можно войти?

— Нет, — отозвался он.

Дебора уже занесла было ногу, даже подалась вперед, рассчитывая, что Меца, как все нормальные люди, впустит ее в дом. Потом вздрогнула, сделала шаг назад и переспросила:

— Прошу прощения?

— Неееееет, — протянул в ответ Меца, словно обращался к идиотам, не способным осмыслить концепцию отказа. — Неееет, войти нельзя.

И снова ткнул пальцем в свой пульт управления, отчего кресло угрожающе дернулось в нашу сторону.

Дебора резво отскочила.

— Ладно, — фыркнула она. — Тогда прямо здесь.

— О да! — подхватил Меца. — Давай прямо здесь! — И несколькими нажатиями кнопок на джойстике подергал свое кресло взад-вперед. — Да, да, да, моя крошка!

Подозреваемый умело перехватил инициативу; и чему этих копов только учат? Дебора невольно отступила, ошарашенная сексуальным домогательством из инвалидного кресла, а Меца погнался за ней на своей коляске, хрипло выкрикивая:

— Ну же, милочка, куда ты?!

Прошу прощения, если вам кажется, будто я испытываю какие-то эмоции, но иногда я и впрямь чувствую некий приступ сочувствия к Деборе — она ведь изо всех сил старается… В общем, пока Меца кружил вокруг, натравливая на Дебору шаткое кресло, я шагнул к нему за спину, нагнулся и отсоединил провод от аккумулятора. Движок умолк, кресло дернулось и застыло, и остался только звук бессильно нажимаемых кнопок да вдалеке завыла сирена.

Майами в лучшем своем проявлении — это город двух культур и двух языков, и те из нас, кто погрузился в оба, давно обнаружили, что у другой культуры можно научиться новому и восхитительному.

Я всегда исповедовал данный подход, и теперь он мне воздался, поскольку Меца был виртуозом как в испанском, так и в английском. Начав со впечатляющих, хотя и обыденных ругательств, он в полной мере раскрыл свой артистический талант и дальше принялся обзывать меня совершенно неведомыми кличками, обозначающими удивительных существ, которых можно отыскать, пожалуй, лишь в параллельной вселенной Иеронима Босха. Этот перформанс звучал тем более невероятно, что Меца ни на миг не замолкал, несмотря на слабый полузадушенный голос. Я искренне изумлялся, и Дебора, кажется, тоже, потому что мы оба стояли и молча слушали, пока Меца наконец не выдохся на финальном «Пидарас!».