Дела и случаи нестарой школьной девы
Шрифт:
— Ладно. Пусть так. Тогда давай по работе. Кого могла обидеть? У меня тут где-то список сотрудников школы был, я к выпускному распечатывала, чтобы никого не забыть поздравить, — она с грохотом пошуровала на столе, заваленном папками и папочками, из-под самой нижней вытащила листок, положила на первую парту, уселась на стул и уткнулась в записи. Давай по порядку. Садись рядом, будем вспоминать… Абрамов Николай Михайлович?
Ирина отрицательно мотнула головой:
— Нет, у нас с ним нежнейшие отношения, он же чудесный дядька, я его обожаю.
— Вычёркиваем.
— Нет, нет и нет. Всё чинно, мирно, благополучно. Если и есть, то уж такие мелочи, что просто смешно. Из разряда столкновения в дверях, случайно заныканной на педсовете ручки и перепутанных журналов.
— Ну да, ну да, — Злата старательно вычёркивала коллегу за коллегой, пока не подошёл к концу весь список. — Давай-ка не по учителям, а по всем остальным пройдёмся. Начнём с первого этажа. Как у нас отношения со столовой?
— Отличные. Меня тётя Валя всё время подкормить пытается, считает, что я «худэнька и малэнька», как она говорит. А с остальными я так, на уровне «здрастье — до свиданья — спасибо — на здоровье». Ты ж меня знаешь, у меня же издержки воспитания: сто пятьдесят раз скажу «спасибо» и двести извинюсь. Тут глухо.
— Так может, ты тётю Валю обидела отказом от какого-нибудь очередного пирожка?
— Ага, и она решила мне отмстить таким вот небанальным образом. Да не отказывалась я никогда, я же люблю поесть, просто не поправляюсь. Не в коня корм!
— Другой вариант, она тебе хочет отплатить за то, что ты своим недокормленным видом позоришь труд работников столовой.
— Ой, лучше молчи! При твоей буйной фантазии мы сейчас далеко зайдём. Давай от столовой абстрагируемся.
— Хорошо. Дальше на первом этаже у нас медкабинет. Что у тебя с Лилей?
— Да ничего у меня с Лилей. Я её вижу в лучшем случае раз в неделю, и тоже очень славно общаемся.
— Может, ты её дибазол недоверием оскорбила? Отказалась давать детям? Посетовала на неэффективность?
— Злат, ну придумай что-нибудь менее завиральное!
— Я бы рада, но не получается. Ты ж просто образец идеального педагога: высокопрофессиональна, выдержанна, корректна, доброжелательна, безупречно вежлива и бесконечно терпелива… Слушай, а может, кто-то рядом с тобой испытывает дикий комплекс неполноценности, вот и решил устранить вечное напоминание о собственном несовершенстве?! Нет, не подходит! Потому что тогда я первая претендентка на роль злодейки. Поскольку я с тобой больше всех общаюсь и чаще вижу твою идеальность. Но я точно не завидую. Я тобой горжусь!
Ирина слабо рассмеялась. Вроде бы, и испытанный ужас начал рассеиваться. Она благодарно взглянула на подругу и потребовала:
— Давай дальше!
— Дальше у нас завхоз Джулия Альбертовна Синичкина. Вспоминай!
— Ну, у неё из всех вышеперечисленных больше всего поводов меня не любить. Как и у меня не выносить её.
— Знаю я эти поводы. Мел вовремя не забрала, и ей пришлось тебе его лично приносить. И всё в том же духе. Я права?
— Ага. Гаврики мои парту разобрали, мы починили, конечно,
Эту крылатую фразу изрекла в сердцах Полина Юрьевна, отчаявшаяся сделать из неплохого завхоза Джулии Альбертовны ещё и приемлемого для жизни в коллективе человека. Не вышло. Как и большинство завхозов, Синичкина считала своим святым долгом оберегать государственное добро от варваров в лице детей, легкомысленных учителей, неаккуратных завучей и даже слишком, по её мнению, добросердечного директора. За каждую пачку бумаги, мел, канцелярские принадлежности, не говоря уже о досках, мебели, краске, растворителе и прочая, прочая, она билась аки лев. И выдавала требуемое только после двадцатого напоминания. Всегда стараясь, впрочем, по возможности увильнуть от неприятного момента расставания с нажитым непосильным завхозовским трудом имуществом.
— Да, Джулия могла бы воспылать к тебе ненавистью. — согласилась страшно довольная тем, что, увлечённая этой абсурдной в общем-то деятельностью, Ирина ожила, Злата, — но вся проблема в том, что тогда она должна была бы начать изводить весь педагогический коллектив скопом, поскольку нет буквально ни одного человека, с кем бы она не билась. И ты из нас всех ещё самая деликатная и вежливая. Я тут ненароком слышала, как с ней наш Игорь Константинович ругается. Караул! Стёкла дрожат! Так что Синичкина тоже отпадает.
Идём дальше. Бухгалтер Лена.
— Лена? — Ирина растерянно пожала плечами. — Вроде бы не обижала.
— Взаймы не брала?
— Нет. Вообще ни у кого.
— Повышения зарплаты не требовала?
— А она-то здесь причём? За зарплатой — это не к ней. Так что не требовала.
— Может, ты ей сдачу отказалась давать, когда деньги выплачивали?
— Злат, мы уж год как на карточки перешли. Ты что, забыла? А раньше мы не на самофинансировании были, и у нас своего бухгалтера не было, а деньги Джулия выдавала.
— Точно, а я и вправду забыла, представляешь? Ладно, продолжаем думать. Песню «Бухгалтер, милый мой бухгалтер» под окнами не орала?
— Я слов не знаю, — хихикнула Ирина.
— А без слов? Может, ты мотив переврала, чем и оскорбила до глубины души.
— Честно слово, не пела! Не должна была Лена так на меня ополчиться!
— Ясно. Первый этаж прошли. Ах, нет! Ещё охранники остались! Василий Сергеевич наш драгоценный, конечно, вне подозрений. А вот Семён… Семён очень даже подошёл бы. Непростой он у нас человек. Помнишь, как мы ему показались неподходящими кандидатурами для гордого звания учителя? Может, он решил отмстить за попрание светлых идеалов, так сказать, и за несоответствие нетленному образу учителя?