Дела Разбойного Приказа-6королев Тюдора. Компиляция. Книги 1-12

Уэйр Элисон

— Хартфорд просил передать тебе, что ты можешь оставаться в Гринвиче, пока не будешь готова переехать в один из домов, доставшихся тебе в приданое. Он сказал, что покойный его величество оставил тебе по завещанию три тысячи фунтов в столовом серебре, драгоценностях и вещах, помимо той собственности, которой ты уже владеешь, и что ты получишь свою вдовью долю наследства и сверх того тысячу фунтов. Ты богатая женщина, Кейт.

— Я хотя бы смогу проводить праздность в комфорте, — с горечью проговорила она, думая обо всех тех благих делах, которые могла бы совершить в качестве регента.

Но,

по крайней мере, можно было рассчитывать, что Хартфорд продолжит устанавливать в королевстве истинную религию. Правда, сама она управляла бы делами и заботилась о юном короле с добротой, которой не хватает холодным, расчетливым мужчинам. Иногда Господь распоряжается странно.

— Есть кое-что, о чем Хартфорд хотел известить тебя особо, — продолжил Уилл. — Король Генрих распорядился, чтобы за твои добродетель и мудрость, преданность и послушание, которые ты неизменно выказывала ему, в качестве вдовствующей королевы ты пользовалась почетом и уважением, какие полагаются королеве Англии, как если бы он был все еще жив.

Значит, Генрих не был недоволен ею. Он любил ее до последнего дня. Тут Екатерина залилась слезами.

Уилл дал ей выплакаться, гладил по руке и вид при этом имел весьма смущенный. Когда она успокоилась, он принес ей вина и сказал:

— Выпей. У тебя есть будущее, Кейт. Ты до сих пор хороша собой, а к богатым вдовам поклонники слетаются, как мухи на мед. Если я не ошибаюсь, есть один особенный, который проявил большое терпение и может, выдержав положенное время, заявить о себе.

— Томас Сеймур, — сказала Екатерина, и ей сразу стало немного легче. — На этот раз ты его одобришь?

— Да. Он теперь член Тайного совета, близок к трону и человек состоятельный. Чего же еще желать? К тому же, Кейт, ты исполнила свой долг перед семьей, страной и верой. Я знаю, ты не хотела выходить замуж за короля, но сделала это и была превосходной королевой. Теперь ты можешь выйти замуж за кого хочешь.

Мысли о браке были явно преждевременны, но они помогли Екатерине с большей радостью смотреть в будущее.

— А что насчет дочерей короля? Он сделал какие-то распоряжения? — спросила Екатерина.

— Сделал. Наделил землями и подтвердил их место в очереди на наследование престола. Когда они выйдут замуж, каждая получит по десять тысяч фунтов, в случае если Совет одобрит их браки. Если же они вступят в супружество без санкции Совета, то будут исключены из числа наследников, как в случае смерти.

— Они обе слишком благоразумны, чтобы поступить так, — заметила Екатерина. — Скажи мне вот что: Гардинер не входит в регентский совет?

— Слава Богу, нет! Там все реформисты, назначенные королем Генрихом. Они не забудут Гардинеру, как тот досаждал его величеству. Хорошо в этой ситуации только одно: они займутся Божьим делом, как намеревалась сделать ты сама. Я предвижу большие перемены.

Екатерина закрыла глаза:

— Об этом я молилась, хотя мне и не доведется увидеть, как реформы происходят по моей воле. Генрих позаботился обо всем. Он как будто знал, что изменения неизбежны. Может быть, я все-таки добилась большего, чем могла мечтать.

Ночь

Екатерина провела беспокойно. Ее угнетала мысль, что Хартфорд обошел ее и безнаказанно нарушил волю Генриха. Она не могла простить ему этого. Нужно что-то предпринять. Но что?

Утром, чувствуя себя ужасно из-за недосыпания, Екатерина приказала своему главному поверенному найти двух адвокатов, хорошо разбирающихся в завещаниях. Они явились в тот же день, солидные джентльмены с превосходной репутацией, и она объяснила им ситуацию, впадая в уныние по ходу беседы при виде того, как оба они скептически качают головами.

— У вашего величества нет шансов добиться исполнения завещания, — сказал один. — А что касается тех, кто мог быть приведен к присяге в поддержку ваших притязаний на регентство, мы ничего не можем сделать, пока не узнаем, кто эти люди и действительно ли с них взяли такую клятву.

— Лорд-протектор законно назначен на этот пост королем, — заявил второй адвокат. — У вас нет своей партии при дворе, которая помогла бы вам оспорить это решение. Мой совет вашей милости: забудьте обо всем этом и наслаждайтесь благами, которыми обеспечил вас покойный его величество.

Екатерина встала, с трудом сдерживая гнев:

— Благодарю вас, господа. — Она проводила их взглядом, потом села и написала королю.

Он был ее последней надеждой. В письме Екатерина довольно открыто намекнула, что может быть ему полезной, так как любит его и служила регентом при его отце. Дойдет ли до Эдуарда ее послание? Екатерина сомневалась в этом и была удивлена, получив ответ через три дня.

Юный король был весь погружен в переживания своей утраты. В своем послании, адресованном «дражайшей матушке», он благодарил ее за письмо и долго рассуждал об их общей тоске по ушедшему отцу. «Однако утешением нам служит то, — заканчивал письмо Эдуард, — что он ушел из этого мира печали и страданий в счастливое вечное блаженство». Это не было ответом на главный посыл ее письма.

Отчаиваться Екатерина начала, когда в Лондон прибыл отец Катберт. Генрих назначил его своим душеприказчиком, и старый священник, покончив со всеми делами в Уайтхолле, сразу приехал повидаться с ней. Отец Катберт заметно сдал с момента их последней встречи, но не утратил спокойной внутренней силы и мудрости, а потому, как только они устроились у очага в ее кабинете, Екатерина открыла ему свое сердце.

— Я не могу допустить, чтобы Хартфорду это сошло с рук. — Она не стала называть его лордом-протектором. — Не знаю, что мне делать. Я уже испробовала все, что в моих силах.

Отец Катберт сочувственно взглянул на нее:

— Тогда, я думаю, вам нужно признать поражение. Очевидно, в планы Господа не входит, чтобы вы были регентом. Кэтрин, мне тоже не по душе, что Хартфорд оказался у власти. Он известен своим реформаторским рвением, и я боюсь, как бы это не завело его слишком далеко.

Екатерина промолчала. Она тоже пошла бы дальше, чем думал отец Катберт. Он был великим хранителем традиций. Главенство короля над Церковью — это было самое большее, что священник мог переварить.