Дела семейные (сборник)
Шрифт:
Но когда лег, Вася подумал, что ведь тетка впервые так близко приняла к сердцу его дела и что зря, пожалуй, ее оборвал. Поэтому утром, собираясь на работу, он сказал Полине:
– Она, тетя Поля, курсы такие кончила: может печатать на машинке и стенографисткой…
Полина только вздохнула:
– А толку-то, Вася, что она кончила… Эх, Васенька! Я ведь понимаю, влюбился ты. Здесь такая пава в диковинку, а вон посмотри в Москве, Вася, таких косматых – на каждом шагу, с любым образованием. Я уж на Валиных подружек насмотрелась. Волос
Вася даже обиделся: почему же это ему «попростев»?
…Галка не выразила никакого недовольства по поводу палатки. Она любила воздух. С нею в эту палатку вошел дым духов и запах личного крема. Она принесла свой маленький саквояж, в котором были памятное Васе красное платье с большим вырезом и две пары совершенно крохотных трусиков. Такие же крохотные туфли на десятисантиметровых каблуках и еще какая-то незначительная мелочь. Остальное было на ней, включая пеструю распашонку и брючки. Казалось, ее не заинтересовало и то, чем богат Вася. Когда над палаткой повисла темнота, она юркнула под Васино шершавое одеяло без пододеяльника.
– Здесь хорошо, – сказала она и поцеловала Васю опять возле уха. – А все-таки лучше, если бы твоя тетечка поскорее уехала. Я ее почему-то не люблю.
– Ну нельзя же! – почти жалобно попросил Вася. – А ведь у меня еще и мать…
– Никого у нас с тобой теперь нет! – строго сказала Галка. – Запомни ты это!
Вася даже вздрогнул: ведь у нее тоже мать… Может быть, она другое что-то хотела сказать? Что именно в эту минуту им никто не нужен?
Он потянулся к ней, но вдруг опомнился и сказал решительно:
– Нет, Галка, не надо так. Ты меня на это не тяни. Мне и для твоей матери не жалко…
Она как будто была тронута.
– Ну, хватит, – шепнула она ласково. – Я верю, хватит великодушничать. Думай ты сейчас только обо мне. Можешь ты это?..
…Регистрироваться Галка Васю не звала. И тетка объяснила это по-своему:
– Она паспорт свой показывать тебе не хочет. Ей ведь под тридцать. Маленькая собачка до старости щенок. А что это вас с Валей обоих на старух-то тянет?
5
После сильной сухой жары – прохладная приволжская весна. Облачком облетают сады, желтеет купальница в овражке. Огороды влажны, по межам бьет радостная бирюзовая травка, и стоит ветровой звон в сосновом перелеске. С краю, на припеке, копается в пахучей прошлогодней хвое торопливый носатый ежик.
Весна в этих краях опоздала, и когда Вася приехал в отпуск к матери, пахать под картошку было еще не поздно. И все-таки мать сказала:
– Люди-то вон еще до Пасхи посадили, а мое-то уж дело – всегда в последних.
Вася не стал объяснять матери, что его задержало. Галка капризно его отговаривала:
– Подумайте, какой Лев Толстой, – пахать он едет! А я?..
– Переживешь как-нибудь. Я на этот раз только запашу, а гостить не буду.
Ей было непонятно: зачем,
– Я тебе ландышей привезу, – обещал Вася и взял в горсть маленький Галкин подбородок. И попросил: – Ты все же пойди, Галка, в машбюро, договорись насчет работы. А то ведь и скучно тебе будет. Дурить еще начнешь.
– Безусловно, начну, – с вызовом сказала Галка. Но ей было грустно – Вася это видел.
«Ворочусь – обязательно зарегистрируемся», – окончательно решил Вася.
…Он шел за Буланкой, присвистывал и покрикивал густо:
– Н-но, милый! Прямо!
За спиной у Васи шагала соседская девчонка-подросток, которую взяли «в помочи», кидала в борозду крупную вялую картошку в белых бородатых ростках.
– А у тетки Марьи картошек еще мер пятьдесят останется, – вдруг сообщила девчонка. – Вчера насылались покупатели, а она говорит: «Погоди, сын уедет… При нем не стану продавать».
Матери было уже за шестьдесят. Она тучнела от года к году, седые волосы на голове редели, а брови над плакучими глазами оставались черными и густыми. Она до июльской жары ходила по пыльной улице в больших разбитых валенках, качаясь, как утка. До июля не вынимала она и вторых рам в избе, поэтому и в кухне, и в горнице было темновато, пахло цвелью.
– Подбивался тут колхоз под мой огород, – сказала мать Васе. – Хотели тут полоску обрезать, что к речке. Тебе, мол, не надо. А мне лучше видно, надо или не надо. Чай, у меня дети… Навозила, навозила землю, а теперь отдай! Сейчас и закон другой к личному хозяйству.
Вася молча усмехнулся: ну и мать – все законы знает!
Ночевал он в сарае, где его на ранней заре будили куры. Их у матери было много, они квохтали и хлопали крыльями так беспокойно, будто в курятник забралась лиса. А петух чуть свет орал проклятым голосом.
– А несутся курки мои плохо, – скорбно говорила мать. – Постом гребни поморозили, а теперь зерна нету. На картошке одной, перо даже опадает…
Но яйца были белые, крупные, и их было много в плетушке у матери под постелью. Обирала она их тщательно не только в курятнике, но обшаривала заброшенный, одичавший смородинник, спускалась в овражек, в молодые лопухи.
«И зачем прибедняется? – с досадой думал Вася. – Боится, что денег посылать не буду?..»
Дров он в этот приезд твердо решил не рубить: в саду под яблонями он еще в прошлом году сложил в клетку полторы сажени березовых дров. Там они и остались, только почернели, и клетка покосилась.