Дела семейные (сборник)
Шрифт:
Но мать обиделась:
– Должно, судьба мне при старости лет в нетопленной избе доживать, – со слезой сказала она. – Может, чужие кто пожалеет…
Вася упрямо молчал. Спросил только:
– А Валька-то что же, не собирается?
– Он уж если к Спасу… Яблочко какое подоспеет, огуречков засолю.
И, видимо, желая задеть Васю, мать сообщила:
– Валюшкина-то жена на инженера заканчивает. У его и у самого золотая головка. Кабы Полька его по-умному руководила, у его бы тоже диплом в кармане лежал.
Мать ждала, что Вася посочувствует.
– А я, мать, тоже женился.
Ее как-то передернуло, ушибло. И она обидчиво поджала губы.
– Что-то уж больно заспешил. Мог бы, чай, и подождать. С матерью обсудил бы…
Отпахавшись, вечером Вася сошел к воде. К тому месту, где они с братом Валькой купались совсем маленькими мальчишками. Берег уже накрылся травой, и у белых, чистых камней в светлой воде стайками сбегались усатенькие попы.
В прошлый свой приезд Вася порыбачил. Принес матери двух жерехов, щуку с аршин, кое-что мелкое. Из щуки она ему наладила уху, а жерехов присыпала солью и унесла на погреб – видно, для другого гостя. И напрасно кошка ходила за хозяйкой, терлась о ее валенки: ей и плавничка не перепало.
Теперь Вася сидел над рекой без удочки. Обхватил коленки и смотрел в воду. На белый, как манная крупа, песочек и на бледную воду ложилась его большая, взбудораженная ветром голова, и тень эта замывалась зыбкой волной.
Вася думал о Галке. Скучал и беспокоился. В голову кралась тревожная мысль, что, вернувшись в Лангур, он вдруг не найдет ее в своей палатке. И невольно вспоминался случай…
Однажды Вася спросил, будут ли дети. Галка, которая в это время занималась своими волосами, ответила как-то небрежно:
– Что их, солить?..
И вдруг она страшно вскрикнула: ей показалось, что Вася будет ее бить. Но он с силой ухватил ее и отшвырнул в другой угол палатки. Сдернул с койки одеяло и кинул его на черную шипящую кобру. Та била хвостом и извивалась под одеялом.
– Зови кого-нибудь! – крикнул Вася Галке, чувствуя, что один не управится со змеей.
Потом он смерил убитую кобру. Оказалось, метр шестьдесят. Хмуро спросил Галку:
– Напугалась?
У нее в широко открытых глазах кипели слезы. Короткий страх смерти еще не оставил ее. Потом она опомнилась и при посторонних стала целовать Васю, крепко держась за его коричневую шею.
– Здорово ты ее!.. – говорила она, все еще блестя слезами. – Люблюлик мой!
На другой день весь Лангур знал про эту кобру, и Васю корили за то, что упустил тридцать рублей: свез бы живьем в Душанбе – получил бы деньги. А вообще-то хвалили за то, что не растерялся.
– Кобра – это что!.. – улыбался Вася. – Кобра, она предупреждает, шипит.
И все-таки с того вечера в сердце у него поселилась маленькая, но боль: «Что их, солить?..»
– Ну, мать, прощай, я поеду, – запахав в огороде последнюю борозду, сказал Вася. – У меня теперь жена!
Мать растерялась, заговорила о гостинцах для молодой невестки, но Вася махнул рукой: ничего не надо. Он пошел на станцию пешком,
И он не спешил.
Он давно не слышал соловья и вздрогнул, когда тот щелкнул в сумерках. Тропинка вдоль шоссе блестела росой, осторожно белел ландыш на кромке рощи. Под мостком журчала быстрая протока.
Впереди Васе светила узкая полоса закатного солнца, а сзади него спускалась синяя ночь.
…Через сутки он уже был дома. От автобуса шел метровыми шагами, но когда взялся за ручку двери, то почувствовал слабость и мокроту в пальцах и не сразу решился открыть.
Галка была тут.
Она сидела у зеркала и мазала чем-то волосы, и без того влажные, блестящие и пахучие. Глаза ее с ласковой внимательностью вглядывались в собственное отражение. И вдруг подчерненные ресницы моргнули: Галка заметила Васю, и губы ее, красиво и ало вычерченные, начали складываться в обрадованную улыбку. Но она не кинулась к Васе: ей надо было покончить с волосами.
– Знаешь, я не устроилась, – оживленно сообщила она Васе, как что-то радостное. – Потому что там, в этом бюро, ненормированный рабочий день…
Вася ничего не ответил, будто не слышал. Оглянувшись, он тихо подошел к Галке и, рискуя испачкаться об ее волосы, прижался лицом к ее лицу. Это было неожиданно, и Галка взвизгнула негромко, потом сама кинула ему руки на шею.
6
Галка сидела с ногами на диване, освещенная желтым светом торшера. У нее заметно пополнели узенькие плечи, размягчился подбородок и щеки приняли персиковый отлив. Рядом с нею стояли в теплой воде мутно-желтые, но еще остро пахнущие розы.
– Как же, Галя, вашего мальчика звали? – осторожно спросила Полина.
Галка ответила:
– Кока.
– Сколько ему теперь было бы?
– Теперь?.. Теперь, наверное, уже год.
Полина вздохнула.
– Уж вы меня извините… Не пойму я… Неужели вы такую потерю не переживаете?
У Галки чуть-чуть дрогнули четкие брови.
– Разве лучше было бы, если бы я целый день плакала?
И вдруг Полина обронила:
– Мне кажется, Галя, вы и плакать-то не умеете.
Галка не стала спорить. Против ожиданий Полины, характер у нее оказался в общем покладистый. После того случая с коброй молодые перебрались из палатки. Полина собралась было уходить, но Вася не пустил. Привез тесу и отгородил тетке угол с окошком в сад. И Галка добавила великодушно:
– Вы, тетечка, нам вовсе не мешаете.
Много в Галке дивило Полину: например, она очень поздно вставала, чуть ли не к обеду, упуская лучшее время – розовое утро без духоты и пыли. За тот месяц, который они прожили рядом, Полина ни разу не приметила, чтобы Галка отправилась в баню: она каждый вечер лила на себя холодную воду и полоскала волосы какой-то «мутью».