Дела семейные
Шрифт:
– Я не о том. Ты собираешься сообщить обо всем случившемся адептам Дода?
– Как главный прознатчик Палаты Истины, я обязана сделать это.
– А не как?
– О-хо-хо! – сестра вытянула вперед руки и ноги и поболтала ими, разминая. – Дод суров, но справедлив. Не так страшен храм, как про него толкуют. Знаешь, брат, после того, как я однажды видела человека в алой рясе в своем доме, у меня пропало всякое желание наблюдать такого еще раз, хотя бы поблизости. А что до того, что каждому должно воздастся по делам его, и Драконы об этом заботятся… Ларс,
– Значит?
– Раньше надо было думать. Не тащиться самим на погост, а, как только догадались, что натворил Торстейн, призывать адептов, брать Эйнунда под белы руки, официально требовать, чтобы он открыл склеп и сам уничтожил упыря.
Есть вещи, которые не хуже смерти. Даже совершить их вполне в силах человеческих. Просто Хельга так не может.
– Ларс, ты спишь сейчас нормально?
– Да. А вот если бы ты дожала Эйнунда и заставила его показать труп, тогда вряд ли. Хельга, умом я понимаю, что Родъеры, что младший, что старший, натворили много бед и заслуживают наказания. Но заставлять отца убить сына, даже ставшего нежитью…
– Начинаешь понимать родительские чувства, – задумчиво сказала Хельга. – Взрослеешь, братец.
Похоже, в Къольхейме завелось привидение. Только погубленная душа может так выть и причитать, оплакивая свое неудачное посмертие. Но что привидение делает на чердаке кхарни?
– Раннвейг! Что случилось?
– Сковородка! – проныла племянница, размазывая слезы.
– Что «сковородка»?
– Ско-ользкая-я!
Похоже, гадание все же получилось неудачным.
– Да кто тебя фунсу отдаст? Обойдется фунс. Вот ты какая у нас хорошая, красивая, загляденье. Приедешь в Гехт, такого жениха найдешь!
– Не поеду в Гехт!
– Хорошо, не хочешь, не едь… Не поезжай… Тьфу!… Не езди… А почему?
– Мама меня не любит! Она тебя любит!
– Одно другому не мешает.
Можно выдохнуть. Это не очередная часть саги об упыре-соседе, Раннвейг просто пришло настроение поплакать и покапризничать.
– Вот вы уедете… Карра оставишь?
– Карра?
– Явно ж мужик. Даже бороденка какая-то под клювом торчит. Так что?
– Оставлю. Не стоит разлучать любящие сердца.
– Во-от… Только Карру я и нужна…
– Всем ты нужна. Ну, прекрати реветь. Хочешь, я тебе в следующий раз крысу привезу?
– Крысу? – заинтересованно переспросила Раннвейг. Плакать она перестала мгновенно, даже носом не шмыгнула. Вот это умение! – Ученую?
– Городскую. Дальше – как воспитаешь.
– Городская крыса! – произнесла Раннвейг с таким восторгом, будто зверьки, обитающие в подвале ратуши Гехта, принципиально и в лучшую сторону отличаются от своих собратьев из Къольхейма. – Вези двух, одной скучно будет.
Похоже, в ближайшее время мне придется снова навестить родовой замок. Ибо, если я притащу домой в Гехте сразу двух крыс, пусть даже на короткий срок, Хельга и прочие… Точно меня за порог
Сложное все-таки дело – выслушивать и успокаивать страдающих дам и девиц. Особенно сейчас, после всего случившегося. Эх, меня бы кто пожалел.
А до Герды день пути…
Потихоньку съезжаю по спинке дивана так, чтобы уткнуться наконец в теплое плечо Герды. Заслуживаю же я, чтобы меня хоть иногда жалели и утешали.
– Герда… Гердочка… Было так страшно.
– Что страшно, милый? Упырь? Блокхейн?
– Когда вдруг понимаешь, что можешь поверить, что твоя семья не самая лучшая и справедливая…
Я замолчал. Как можно говорить о чем-то, когда тебя обнимают, прижимают к мягкому и теплому, целуют, гладят, всячески нежат и жалеют? Хочется, наконец, поверить, что все плохое действительно кончилось. Не нужно думать, что придется кого-то убивать, делать выбор между предательством собственной семьи и совестью. Вообще забыть о Родъерах, пусть живут, как хотят. И всецело сосредоточиться на занятиях и мыслях более приятных и интересных. Но есть еще одно дело, касающееся не только меня, но и Герды.
– Знаешь, Каролина Родъер, та женщина, с которой я разговаривал… Она считает, что то, что произошло с их семьей, это расплата. За то, что отдали в приют младшую дочь.
Рука Герды, гладящая меня по виску, замерла.
– Возможно, это твои родители.
– Ларс, – спросила моя радость каким-то чужим ломким голосом, – эта девочка была законным ребенком, дарованным Берне в свой срок? Своим появлением на свет не опозорила родителей? Она не была обещана ни одному из храмов?
– Нет, не была. Законный ребенок.
– Ты говоришь, Родъеры довольно состоятельные люди?
– Были бы, если б не…
– Они могли оставить еще одного ребенка? Пусть содержать небогато, даже впроголодь, но оставить дома?
– Наверное, да.
Высвободившись из моих рук, Герда поднялась и подошла к камину. Достала что-то из кармана платья. Приглядевшись, я понял, что это сложенный в несколько раз кусочек коры серого дерева. Герда развернула его, поднесла к глазам.
– Девочка с темными волосами, глаза зеленые, – прочитала она вслух. – Это все, что тебе удалось найти про… меня?
– Да. Но можно еще покопаться в архивах, разыскать людей, которые работали в тот год в приюте, в конце концов, съездить к Родъерам, поговорить.
– Нет. Не стоит.
– А если они сами станут искать тебя? И найдут?
– Не найдут.
Кора серого дерева истончилась и обветшала от времени. Листок вспыхнул, едва коснувшись раскаленных углей в камине.
– Герда, но ведь ты хотела узнать про свою семью, родителей…
Наклонившись к камину, моя радость дунула на пепел. Тот взлетел легкими хлопьями, закружился, опускаясь куда придется. Когда Герда подошла ко мне, одно маленькое пятнышко белело у нее на носу. Замарашка, как в самом начале нашего знакомства. Жить без нее не могу…