Дела семейные
Шрифт:
Роксана наполнила тарелку для сына и позвала его к столу; отцу она налила суп в мисочку.
— Тебе, папа, удобней будет есть из такой. Я помогу тебе, если захочешь.
Он протянул руку за мисочкой и поставил ее себе на живот. Мисочка в васильках поднималась и опускалась в такт его дыханию.
— Колышется как лодочка, — заметил Джехангир, — а твой живот делает волны для нее.
— Только бы ни у кого морская болезнь не началась, — сказал Нариман, едва не пролив суп с ложки, которую подносил ко рту.
— Что, Куми забыла
— Я принял таблетку, — пробормотал Нариман. — Просто сильно устал сегодня. Завтра будет лучше.
Джехангир подошел к дивану. Постояв минутку, он заявил, что хочет кормить дедушку.
— Это не игра. Ешь свой суп, пока он не остыл.
Джехангир мгновенно выхлебал суп и вернулся к деду.
— Теперь можно?
Нариман кивнул Роксане.
— Но я тебя предупреждаю — поаккуратней, — сказала она, подавая сыну мисочку, — дедушка только что надел чистую рубашку.
— Да, мам.
— И не заставляй его рот набивать, как ты сам делаешь!
— Да я знаю, мама, — нетерпеливо ответил Джехангир, — я знаю, дедушка жует медленно, я видел его зубы.
На балконе лежало неразвешанное белье. Роксана принялась встряхивать и вешать мокрые вещи, хмурясь от того, что они уже успели подсохнуть, поглядывая в комнату, проверяя, как ведет себя Джехангу. Балконная дверь служила рамой для жанровой картинки: девятилетний мальчик с удовольствием кормит с ложечки семидесятидевятилетнего старца.
Вдруг ее охватило странное чувство — нечто подобное озарению. Отделенная завесой мокрого белья, держа в руках рубашку Йезада, она чувствовала, что наблюдает священное таинство; она желала бы удержать бесценный миг, ибо инстинктивно знала, что миг станет дорогим воспоминанием, источником силы в тяжелые времена.
Джехангир зачерпнул очередную ложку супа и поднес к дедовым губам. Заметив прилипшую рисинку, Джехангир осторожно снял ее салфеткой, не дал упасть.
На мгновение Роксане открылся смысл всего, что есть в рождении, жизни и смерти. Мой сын, думала она, мой отец и пища, которую я сварила…
К горлу подступил горький ком. И — минуло, остались только слезы на глазах. Роксана вытерла глаза, улыбаясь и удивляясь, потому что не знала, когда явились слезы и отчего. Довольство на лице отца, понимание собственной значимости на лице Джехангу — и озорные искорки в глазах обоих.
— Осталось совсем немножко, дедушка. Давай самолетом.
— О’кей, но осторожно.
— Бигглз забирается в самолет, — начал Джехангир, поднимая ложку, — закрывает кабину.
Он изобразил включение двигателя, объявил, что колодки убраны и самолет готов к взлету. Ложка описала несколько кругов в миске, поднялась в воздух, качнулась и круто пошла на снижение.
— Готовимся к посадке, дедушка.
Нариман широко раскрыл рот.
Ложка прицельно села, он сомкнул губы — пища была благополучно сгружена.
— Теперь последняя, — «объявил Джехангир, выскребая со дна остатки, —
На сей раз воздушная акробатика была еще сложнее.
— Открыть бомбовый люк!
Рис просыпался мимо рта Наримана на шею и воротник.
Роксана влетела с балкона с Йезадовой рубашкой в руках.
— Я же говорила тебе! Пять минут не можешь обойтись без выдумок!
— Моя вина, — хихикнул Нариман. — Плохо рот открыл.
— Не защищай этого мальчишку, папа, а то с ним совсем сладу не будет. Будь с ним построже.
Роксана спросила, подать ли ему тазик, чтобы он прополоскал рот: он всегда ополаскивал протезы после еды. По тому, как он покачал головой, она поняла, что отец не хочет утруждать ее без крайней надобности.
— Что у нас теперь на повестке дня? — спросил он Джехангира. — Ты меня кормил, а я могу помочь тебе сделать уроки.
— Уроки не на повестке дня, — ответил Джехангир, наслаждаясь новым словечком. — На повестке дня большая мамина кровать, буду лежать и читать.
— Можешь читать здесь, почитаешь мне вслух, чтобы и я получил удовольствие.
Джехангир заколебался — вслух он читал дважды в год, на экзамене по чтению и декламации.
— Вообще-то я уже три главы прочитал. И тебе не понравится, это же детская книжка, Инид Блайтон.
— Ничего, можешь читать мне четвертую главу. Если покажется скучно, я скажу. Честное слово.
В четвертой главе Джехангир и Нариман узнали, что Джордж за плохое поведение, о котором говорилось в предыдущих главах, отправлена отцом в свою комнату, где теперь изнывает в одиночестве; хуже того, отец упрямо зовет ее Джорджиной («Она терпеть не может свое имя, потому что она сорванец», — на ходу пояснил деду Джехангир). Джулиан, Дик и Анна, которые приехали погостить на каникулы («Это кузены Джордж», — пояснил Джехангир), считают, что дядя Квентин слишком сурово обошелся с бедной Джордж. А ей-то, бедняжке, каково — не пустили с ними на прогулку по берегу, а погода просто замечательная, море этим утром такое потрясающе голубое («Лазурное», — сказал дедушка, небесно-голубое. «Лазурное», — повторил Джехангир), Тимми, безостановочно виляя пышным хвостом, отлично проводит время, обследуя каждый камень и ракушку, в испуге облаивая каждого напуганного краба, чем очень смешит их всех, хотя не так уж и хочется смеяться без милой бедняжки Джордж, и…
Мама тихонько коснулась его плеча. Он поднял глаза от книги. Она приложила палец к губам и указала на диван: дедушка заснул.
Ее отец и ее сын еще спали, когда в половине четвертого она зажгла плиту, приготовила чай, засыпав заварку прямо в чайник с кипятком. Послеполуденный чай не удостаивался заварочного чайника и стеганого чехла, которыми она пользовалась по утрам. Она подумала о распорядке своего дня, сложившемся за годы, и ей пришло в голову, что это странно, ведь утро проходит в страшной спешке, неторопливый ритуал куда больше подошел бы для чая во второй половине дня.