Делай, что должно. Легенды не умирают
Шрифт:
К концу пути Трой чувствовал себя окончательно разбитым. И терзался сомнениями. Он не стал сообщать о своем визите нехо Аилису, решил: будь что будет, как встретят, так и…
Подземный вокзал, вырубленный наполовину в естественных горных пустотах, наполовину — в иссякших шахтах, поражал воображение Троя всякий раз, когда он тут появлялся, проезжая через хребет в Светлые земли. Но в этот раз ему было не до любования сталагнатовыми колоннами, отшлифованными до радужного сияния стенами и искусно выполненными в виде гроздьев кристаллов люстрами. Он подхватил дорожную сумку и едва не бегом покинул платформу, направляясь к лифтовым подъемникам, выбрав один
На поверхности, выйдя из стилизованного под горную крепость здания, он едва не захлебнулся хрустальным ледяным воздухом. В Эфаре, особенно на высоте, уже вовсю господствовала поздняя осень. Пришлось потуже запахивать плащ и натягивать предусмотрительно взятый с собой шарф. Кольнуло беспокойством: как там сын? Он-то с собой теплой одежды не взял! Надежда была лишь на то, что нехо Аилис не оставит мальчика своей заботой. Ну, и Лито Ворон тоже позаботится.
День был в самом разгаре, и задерживаться Трой не стал. Нанял лошадь в располагающейся рядом с крепостью конторе, расспросил о маршруте, получил карту, взлетел в седло и дал шенкелей соловой кобылке горских кровей.
До Иннуата было три дня пути. Он намеревался справиться за два. Правда, не учел того, что горные дороги — это не равнинные, а горская лошадка — это не призовой рысак. И, как бы не хотелось оказаться на месте побыстрее, загонять несчастное животное он не собирался. Поддерживал собственной силой — да, сам валился без ног на постоялых дворах, но сумел выгадать всего полдня, в Иннуат въехал к полудню ближе, усталый, на одном упрямстве.
С момента получения им телеграммы прошло полных шесть дней. Он боялся за сына так, как никогда прежде. Не зная, успела ли с ним поговорить Ниирана, и если да — то что наговорила, как это принял Яр, он успел напридумывать себе кучу самых ужасных последствий. Именно поэтому задерживаться в городе не стал, направляясь сразу к замку.
И, каким бы вымотанным ни был, а полюбоваться впервые виденным рукотворным чудом Эфара все же сумел. Рвущиеся ввысь башни из светлого камня яснее ясного говорили о том, какой род с незапамятных времен обосновался в этом орлином гнезде. Сказка. Ожившая сказка. Теперь Трой понимал, почему выросший на них сын так стремился сюда. И даже не удивился, когда навстречу вышел самый настоящий стражник в боевой броне.
— Трой Солнечный Конник, к нехо Аилису, — коротко представился, спрыгивая с лошади и поглаживая её по шее, успокаивая и обещая бессловесно: сейчас отдохнет. В отличие от него. Все, что было раньше — тьфу. Самое трудное — сейчас.
— Следуйте за мной, нэх, — кивнул стражник.
Трой сам читал те дневники Аэньи, что хранились в библиотеке рода Солнечных. И, так же как Яр, сразу узнал тяжелую дубовую дверь с бронзовым орлом. Вошел — и встретился взглядом с невысоким, хрупким и так странно похожим на Аэньяра мужчиной, порывисто поднявшимся ему навстречу из-за стола.
Все заготовленные заранее слова вылетели напрочь, оставив только одно:
— Аэньяр?..
— В относительном порядке. Вас проводят, нэх. Мы поговорим позже, сейчас вы ему нужнее.
Слов благодарности тоже не нашлось, Трой только кивнул, вышел обратно в коридор, где ждал стражник. Тот, похоже, слышал приказ нехо, потому что без вопросов повел куда-то коридорами замка. Как оказалось — в библиотеку.
В
— «Кетта, при всем ее равнодушии ко мне и к будущему ребенку, была гораздо честнее. Эти же… Ведь ее отец ясно сказал: внучка ему не нужна, он хотел бы забрать ее лишь для того, чтобы использовать, как племенную кобылу для своего рода. И я прекрасно помню его слова о том, как он собирался воспитывать ребенка: „чтоб глаз поднять не смела и против воли старших идти даже не думала“. Мою дочь! Когда нас с Кэльхом вызвали на Суд Чести, я, честно говоря, сдержался только невероятным усилием воли, и лишь потому, что Ткеш стал мне родным, не хотелось превратить его в пылающие руины». Кречет, ты можешь представить себе его чувства? Аэно был воспитан в почтении к женщинам, как к дарительницам жизни и боевым подругам, а тут такое…
— Не могу, — признался кто-то незнакомым хрипловатым голосом, в котором явственно проскакивали урчаще-потрескивающие нотки.
Тот огневик, Лито Ворон, — понял Трой.
— И чем все закончилось?
— Сейчас. А, вот, нашел, слушай. «Конечно, нэх Орта посоветовала мне не дергаться понапрасну, никто бы Маю этим земляным не отдал. За что стоит Кетту поблагодарить, несмотря на всю ее придурь, так это за продуманный договор. Когда я его впервые читал — руки чесались потрясти дуру, подписавшуюся на полное отречение от прав на ребенка. Но Кетта дурой не была. Она и из дома и рода бежала в пустыню именно потому, что знала прекрасно нравы своих родичей. И того же, что пережила сама, своей кровинке не желала. А если уж никак нельзя без рождения вырваться из ловушки, то ребенка она обезопасила, как могла. Отказ Кетты полностью передавал дитя под мою ответственность и в мой род. А я, выбрав для нее род Солнечных, пусть и неосознанно, по наитию, отрезал роду ее матери все пути к получению опекунства. Так что когда мы прибыли в Фарат и на суд, Давр Кирка был очень неприятно удивлен, когда ему все это подробно разъяснили».
— Да уж… Так, постой… — в голосе Ворона проскользнуло что-то такое, что Трой понял: учуял. Дальше таиться — только хуже делать. И он вышагнул из-за стеллажей, нашаривая взглядом сына.
Они сидели рядом. У него екнуло сердце: сколько раз и он, и Рисс сидели вот так же, когда Яр был маленьким, а сколько — когда подрос? Несопоставимо. И непростительно! И сейчас его сын ищет утешения и защиты у старшего товарища, а не у него…
— Папа?..
Сердце защемило до боли: не «отец», как почти все последнее время, снова «папа», как в детстве.
А Ворон этот оказался умным малым. Только глянул — и испарился, утек не хуже водника. Нужно будет потом поблагодарить и его тоже, за все, включая спокойствие сына. Это Трой додумывал, уже сев на нагретый диван, обнимая Яра, крепко и бережно.
— Я тут.
Сын вцепился в его плечи, напряженный, словно струна, дышащий рвано и тяжело.
— Папа, ты приехал…
И разревелся, горько-горько и тихо, с силой уткнувшись лицом в полу отцовского плаща. Тот ничего не говорил: знал, Яр сейчас не услышит. Только гладил по спине, чуть покачиваясь, грея… Да, именно грея. Окутывая своей силой, теперь — абсолютно осознанно. Давал выплакаться, прийти в себя, отдышаться от напряжения, в котором его малыш жил… сколько? Наверное, уже слишком давно. «Держал лицо», как его любимый герой и пример для подражания. Сейчас было можно, все можно.