Дельцы. Автомобильный король
Шрифт:
Заметки о Фордовской компании стали появляться в финансовых отделах газет, но эти отделы Эбнер не читал; затем они попали в хронику, где он увидел их. Группа нью-йоркских банкиров поручила своим представителям выработать план финансирования Генри Форда, причем сущность этого плана сводилась к тому, что банкирам предоставлялось право назначить казначея и распоряжаться фондами. Уолл-стрит чуть было не прибрала к рукам крупнейшего независимого промышленника Соединенных Штатов, который не мог собрать наличными одной десятой стоимости своего имущества.
Эбнера это сообщение ошеломило. Он не мог сомневаться в его достоверности — разве
Генри Форд также прочел газетные сообщения, но он не дал сбить себя с толку и продолжал изготовлять автомобили, хотя все утверждали, что он сошел с ума. У него был свой план, и в свое время мир узнает о нем. У Форда были свои агенты по всей Америке, их было более семи тысяч; это было выгодное дело, и многие из них вложили в него все, что имели. Времена были тяжелые, но процветание непременно вернется, и Тогда они будут рады, что продержались.
В начале декабря Генри открыл свои карты. Во всех тридцати пяти сборочных заводах, которыми владела в различных частях Америки Фордовская автомобильная компания, скопился огромный запас автомобилей, и вот теперь Генри разослал письма своим агентам, сообщая, что они должны немедленно взять эти автомобили, причем каждый — определенное количество, и заплатить наличными. В ответ — тысячами полетели протестующие телеграммы. Невозможно, заявляли агенты, это равносильно разорению. Но Генри был непреклонен; кто не возьмет своей доли, лишится агентства.
Генри не станет занимать у банкиров — о, нет! Он переложит это неприятное занятие на плечи своих агентов — мелкой сошки, пусть они отдуваются! Пусть они бегают, убеждают и умоляют местных банкиров, занимают у друзей, берут закладные под свои дома; так или иначе, они добудут наличные деньги и пришлют их Генри. Разве не Генри создал автомобиль и дело, которым живут его агенты? На что им фордовское агентство, если больше не будет фордов? Гони деньги и помалкивай!
41
Завалив рынок автомобилями, автомобильный король закрыл свое предприятие; прекрасный рождественский подарок для его рабочих! Для "реорганизации", как им сказали; слово длинное, и многие не совсем понимали, что это значит. Было объявлено, что реорганизация продлится всего несколько недель, но рабочие не знали, можно ли этому верить. Было объявлено, что они получат январскую премию первого января, но они и в этом не были уверены.
Настали тяжелые времена. Эбнер не раз рассказывал о них своим детям, и теперь он мог сказать: "Я же говорил вам". Он сберег немного денег, хотя это далось ему не легко, его ругали жадюгой и тому подобными словами. Теперь ему пришлось взять деньги из сберегательной кассы, что для Эбнера и его жены было как нож в сердце. Он хотел ремонтировать дом, но испугался расходов, и остыл к этому делу. А вдруг они лишатся дома, который оплачен только наполовину!
Эбнер сидел дома, погруженный в мрачное раздумье, или шел потолковать с соседями, — все они были фордовские рабочие, и все сидели по домам и ждали. Снежная метель обеспечила их на время работой по очистке тротуаров; работа, непохожая
Он пытался поделиться своими опасениями с детьми, но из этого ничего не вышло. Они были юны и самоуверенны, не знали жизни. Хорошенькая Дейзи мечтала поступить в коммерческий колледж; она будет барышней, стенографисткой, у нее будет много шелковых чулок. Маленький Том — ему исполнилось одиннадцать лет — собирался править миром; он уже упражнялся в этом в школе, где вместе с товарищами развивал лихорадочную деятельность. Дети всегда куда-нибудь спешили, у них никогда не было времени для работы по дому или для разговоров с родителями.
Период ожидания затянулся на шесть недель. И вдруг, когда Эбнер почти потерял надежду, почтальон принес извещение явиться на работу. И вот он увидел, чем все это время был занят его хозяин: ликвидировал остатки военного производства, переоборудовал предприятие, учитывая все до мелочей. Ни одного отдела, ни одного служащего, не имеющих непосредственного отношения к изготовлению автомобилей! Вон статистику, вон заботу о рабочих, хватит играть в бирюльки. Шестьдесят процентов телефонной сети было снято. Дамочки в шелковых чулках, работавшие в конторе, перешли на конвейер собирать магнето.
До реорганизации для изготовления одного автомобиля требовалось пятнадцать человеко-дней. Теперь обходились девятью. Генри публично заявил: "Это не означает, что шесть рабочих из пятнадцати потеряли работу. Они лишь перестали быть непроизводительным расходом". Если бы это было так, завод увеличил бы производство автомобилей на шестьдесят шесть процентов; но в действительности завод выпускал столько же, сколько до реорганизации, — четыре тысячи автомобилей в день. Накладные расходы с 146 долларов на каждый автомобиль снизились до 93 долларов, экономия в шестьдесят миллионов в год. В результате тысячи рабочих Детройта и окрестных городов заняли места в очереди за куском хлеба, а Генри продолжал печатать статьи в "Сатэрдэй ивнинг пост", доказывая, что механизация производства не вызывает безработицы.
До реорганизации Эбнер Шатт присматривал за работой пяти рабочих, теперь же один мастер присматривал за работой двадцати рабочих, и Эбнер очутился в числе этих двадцати. Его снова поставили на конвейер. "Мы не нянчимся со своими рабочими", — писал Генри, поэтому никто не извинился перед Эбнером за понижение по службе. "Люди работают ради денег", говорил хозяин, и Эбнер получал в день свой шестидолларовый минимум и был благодарен, как голодная собака за брошенную кость.
Теперь шасси поступали к нему уже с навинченными гайками; обязанностью Эбнера было вставлять шплинты и разводить их. Следующий рабочий набирал лопаточкой коричневую мазь и заполнял ею выемку; едва успевал он разровнять смазку, шасси уже двигалась к его соседу, который навинчивал колпак. На этой работе ноги у Эбнера отдыхали, но невыносимо ныла спина, а руки, которые постоянно приходилось держать на весу, казалось, готовы были отвалиться. Но он трудился изо всех сил, ему было за сорок — опасный возраст для рабочего любого завода. "Мы требуем, чтобы рабочие делали то, что им сказано", — писал Генри.