Деликатнее нельзя!
Шрифт:
— Не может! — говорит директор с раздражением. — Анонимку пишут не для того, чтобы похвалить человека, Не бывает так! Не было, как говорится, прецедентов. Хотя, должен признать, сейчас цех работает неплохо и даже… хм… удивительно неплохо. Невольно заподозришь что-то неладное. Скажем, бывает, что начальник с подчиненными специально норовит быть запанибрата, чтобы те его в случае чего выгородили…
— Ничем таким и не пахнет, — реагирую я. — Строгости Геннадию Степановичу тоже не занимать. Если что не по делу сделано — так распечет виновника, что хоть сквозь землю со
Вижу — директор поостыл и призадумался. Потом говорит:
— Так или иначе, надо будет давать ответ главку: дескать, анонимное письмо расследовано и факты — что? Подтвердились? А за объективную информацию автору анонимного письма объявить благодарность? Это же просто смешно!
— Точно, — говорю, — это смешно, потому что фактов в анонимке нет. Факты есть в плановом отделе. Я считаю, надо подбить все наши показатели и ответить так: то, что товарищ Галькин — хороший организатор производства, в письме отмечено правильно. Дополнительным расследованием установлено, что цех под его руководством добился таких-то и таких-то результатов. И точка. Я, — говорю, — Иван Самойлович, двенадцать лет тут работаю, семь начальников цеха при мне сменилось, но из них Геннадий Степанович первый действительно достоин похвалы. Хотите верьте, хотите нет.
Смотрю — директор опять берет открытку и так и сяк ее вертит, но уже без прежнего ожесточения.
— Ну, хорошо, — задумчиво говорит он, — допустим, что здесь все сказано от чистого сердца. Но тогда тем более непонятно, почему автор использовал форму анонимного письма. Ведь если б он подписался разборчиво, это бы ему ничем не грозило!
— Как сказать, — возражаю я. — Дело в том, что Геннадий Степанович ужас как не любит похвал в свой адрес. Не терпит! Так что автор этой открытки рисковал бы навлечь на себя обвинение в подхалимаже.
— Ну, ладно, — говорит директор. — Но тогда возникает еще один вопрос: почему этому неизвестному поклоннику Галькина взбрело в голову расписывать его достоинства не в заводском масштабе, а перед самим руководством главка? Как будто они там сами не знают, кого к нам направляют!
— Это тоже понятно, — опять возражаю я. — В открытке написано, что не грех бы и другим начальникам цехов перенять у Галькина стиль работы, поднабраться опыта. Разве, — говорю, — и в этом предложении вы находите какой-нибудь коварный намек?
— Да нет, предложение, в общем, правильное, — отступил директор. — Действительно, надо будет организовать что-нибудь вроде семинара руководящих кадров по организационной работе. И пусть Галькин там поделится своими соображениями. Но ведь этот вопрос я и сам мог решить— зачем же было писать в главк?!
— А, видимо, для страховки, — предположил я. — Надо думать, автор письма — вы уж извините, Иван Самойлович, — не очень надеялся на такую вашу инициативу.
— Ерунда! — порозовел директор. — Я тоже обеими руками за новейшие методы научной организации производства! И у меня давно уже была мысль учредить такой семинар Только все текучка заедает.
— Хотя мой голос тут только совещательный, —
— В самом деле, — смущенно пробормотал директор, — никогда бы не вообразил, что анонимка может сыграть положительную роль в повышении культуры производства…
На этом я с директором попрощался и быстренько вышел из кабинета.
Я шел в цех и про себя радовался тому, что анонимщик остался неразоблаченным. Ведь если бы вместо загадочной закорючки с хвостиком директор увидел в открытке, скажем, мою подпись, все это дело наверняка не получило бы такого серьезного оборота. Посмеялись бы над «подхалимским усердием» автора — и дело с концом.
Я же в курсе дела — знаю, какое у нас отношение к анонимкам.
Очень много работы
Приемщик в мастерской по ремонту металлоизделий, куда я принес запаять чайник, был заботлив и любезен.
— Щепочка, конечно, пустяковая, — поставил он диагноз, — но вам придется долго ждать. Наш мастер очень занят.
— Ну, сколько ждать? — спросил я. — Час, два?
Он ласково усмехнулся и посмотрел на меня с состраданием.
— Неделю, две… Да, пожалуй, две. Не меньше. У мастера сейчас дел по горло. Мы бы, конечно, с полным удовольствием, но вы уж извините…
— Да ведь тут делать-то нечего, пять минут — и готово, — не унимался я.
— Здесь пять минут, там десять, — вздохнул он. — Так и целый день пройдет. А работать-то мастеру когда?
— Как когда работать? — удивился я. — У вас же ремонт металлоизделий, и чайник — металлоизделие. Запаять чайник — это тоже работа. Или, может быть, я тут чего-то недопонимаю?
— Изделие изделию рознь, — задумчиво пробормотал приемщик. — Да вы бы лучше сами запаяли чайничек-то. Купили бы электропаяльник, там в инструкции все сказано, что да как… Милое дело! А у нас две недели…
Это была хорошая идея, но меня уже разобрало любопытство.
— Позвольте, я сам поговорю с мастером, может быть, он согласится сделать быстрее.
— Мастера сейчас нет, — суховато сказал приемщик. — И вообще тут не частная лавочка. Этак каждый клиент начнет шушукаться с мастерами, доплачивать им за срочность, за качество… пойдут чаевые… левые заработки… Нет, нет! Мы калымщиков не держим!
— Если мастера нет в мастерской, — предположил я, — то, может, он работает на дому?
— Не совсем так… Но это уже, извините, наше дело.
— Согласен. И все-таки я хотел бы с ним встретиться. Ну, скажем, для консультации по паяльной части.
После некоторых препирательств мне назвали домашний адрес мастера, и я без промедления отправился к нему. Однако дома его в самом деле не было; как я узнал, он паял и лудил купол планетария, отчего квартальный план мастерской перевыполнялся сразу на пятьсот с чем-то процентов.
Правда, и работы ему там хватало. На две недели…
Что хорошо кончается?
<